Журнал «Вокруг Света» №5 за 1999 год

А потому и молчали полвека наши архивы. Пылились и дела рейхсляйтера Розенберга, где прочерчены и маршруты немецкой добычи, и материалы советских специалистов-трофейщиков (писавших в реестрах: «...красивых картин – 20»), и чертежи кенигсбергских фортов со всеми их двойными стенами, куда Авенир Петрович со товарищи врубался кувалдой и ломом. Да вот – прислали в Калининград один немецкий архив с невзрачным документом: искусствовед из вермахта перечислял четыре сотни картин, безымянных и безродных, но каждую – подробно описал.

– Мы передали документ в Отдел реституции Минкульта и попросили размножить и разослать во все музеи, бывшие в оккупации. Пошли ответы: «Наше. Наше. Пропало». А бомба-то, сенсация, была из Ростова: «Не ищите картину, она у нас, родимая. И эта – тоже». Проявились уже 79 полотен!

А теперь-то хоть открылись Овсянову наши архивы? Не тут-то было. Такие же описи дают ему «не для публикации». Полковника, тридцать лет учившего курсантов, не подпускают даже к трофейным документам, к допросам военнопленных полувековой давности, а как пустят – так сразу и спохватываются, отвечают: таких документов нет.

Восточная Пруссия полна тайников. 40 килограммов дозволено было взять немцу при выселении. Сейчас Калининградская область – это полигон для мародеров. Десятки мафиозных искательских организаций наезжают со всей Прибалтики. Рыщут с металлодетекторами, вскрывают подвалы домов и кирх. Идут разборки, торговля...

У них – иномарки, у Овсянова – полковничья пенсия. Был помощник, да продался: выдавал архивы. Отдел – как в осаде.

На широком столе раскладывает Авенир Петрович ватманы с фото. Похоже, любимый его версионный объект. Вот гравюра: суровое небо над черным, неспокойным морем; на обрыве – безыскусная рыцарская твердыня с башней-донжоном посередине (другая, тоже основательная башня, соединенная с замком по крытому переходу, выдается в море – маяк? Туалет-данцкер).

Это Бальга, первый форпост крестоносцев на пути в Северо-Восточную Пруссию. До войны были сады с диковинными растениями, рыбное озеро, каретная мастерская. Теперь – романтические красные развалины.

– Лет пять назад, – рассказывает Овсянов, – мы вели там рекогносцировку с американцами из «Глобал эксплорейшен», и их глава заявил, что такого средоточия достоинств – история, археология, дендрология, ландшафт – не видел нигде. «Вы, русские, – сказал он, – ходите по земле, которая покрыта долларами в три слоя!»

– Я был там после, – сухо добавляет Авенир Петрович. – Разгул дикого туризма. Артели трофейщиков, гробокопатели, дачники... Долларов было уже, пожалуй, слоя два...

Немецко-русский дом

«Германия помнит свои колонии» – такую довоенную надпись я прочел на красной стене бастиона Врангель, А помнит ли нынешняя Германия свою Восточную Пруссию?

Посреди аккуратнейшего газона, под сенью высоких сосен, стоит весьма важное для Калининграда приземистое щитовое строение. Важное хотя бы потому, что по кончине советских домов культуры унаследовало от них все дела. Впрочем, сегодня Немецко-русский дом, верный своему названию, принимает группу немцев, выходцев из Восточной Пруссии, а точнее, – из городка Кранц, который они добропорядочно именуют Зеленоградек.

В просторном зале, на столах, – напитки с закусками. Программы, собственно, никакой: приехали из Зеленоградска, расселись, отдыхают. Я приглядываюсь. Почти русские лица. Только вот мужики – возраст прикинешь по нашей мерке – ну лет сорок. А ему уже, оказывается, седьмой десяток. И помнит еще август 44-го, англо-американский налет, когда стояли всю ночь в поле и смотрели, как горел Кенигсберг. 32 километра, но все было видно. Падали бомбы; лучи прожекторов, скрещиваясь, высвечивали самолеты. Истребители сбили несколько бомбардировщиков. Назавтра все поля и луга окрест были покрыты пылью.

Инженер-судостроитель мальчишкой бегал в кенигсбергский порт, стоял на мосту и смотрел на корабли. Смотрел и смотрел.

Через полвека вернулись, а что в памяти – все на месте. И улицы, и мосты. Даже зоопарк!

Херст Дитрих – потомок известного кенигсбергского мецената, нынешний житель Висбадена и многолетний член тамошней управы, возит людей на родину. Так бы и представил его воплощением немца – солидный, округлый, хриплоголосый – да не так все просто.

– Немцы никогда не держали восточных пруссов за своих. Да у нас и есть свой склад души. Спросите любого нашего, с кем он чувствует больше родства, и он наверняка ответит – с русскими. Мы любим русскую культуру, русскую музыку.

Любопытный случай рассказывает Херст Дитрих. В 1990 году, когда он впервые открыто был в Калининградской области, то поехал в Зеленоградск с двумя друзьями. Один был до войны лучшим фотографом Восточной Пруссии, и они навестили его довоенный дом – ныне часть санатория. Директор, женщина, провела их по всем комнатам.