Я протянул ему томагавк. Эдсон сжал рукоятку, худое старческое тело его разогнулось, глаза заблестели. Тяжесть девяноста зим, казалось, вдруг перестала давить на его усталые плечи. Выпрямившись и устремив затуманившийся взгляд в прошлое, он произвел великолепнейший бросок.
Кто перетянет слона?
Слоновьи дуэли в Таиланде и Бирме, когда схватывались монархи, сидящие верхом на слонах, а подданные, стоя поодаль, с трепетом ожидали исхода боя, отошли в область невозвратного прошлого вместе со всей пышной и наивной эпохой средневековья. Память о них сохранилась лишь в летописях, на сценах театров да еще на страницах десятого номера нашего журнала за 1972 год.
С тех пор слону уготованы были лишь мирные профессии, и поныне в южных странах он выполняет обязанности бульдозера, трактора, подъемного крана и грузовика. Однако память о боевом прошлом слонов еще жива, и лучшим тому доказательством служит «слоновья олимпиада», которую устраивают каждый год 21—22 ноября в таиландской деревне Сурен.
Полторы сотни слонов со всей страны добираются «своим ходом» до Сурена, чтобы провести своеобразное четырехборье. Состязания начинаются с бега: по команде слоны устремляются вперед и мчат со скоростью сорок километров в час. Правда, разглядеть самих участников забега трудно, ибо при этом поднимаются густые тучи пыли. Судьи с опасностью для жизни аккуратно записывают очки. После краткого — часа четыре — отдыха начинается парад. Разукрашенные животные легким слоновьим шагом двигаются по улицам, а любой из зрителей за небольшую плату может взобраться на спину полюбившемуся ему слону. Последний при этом становится перед седоком на колени. Чем грациознее поклон и приседанье слона, тем больше очков в его сумме четырехборья. Судьи идут рядом и фиксируют каждый промах.
Следующий день начинается с Рам Сак — общего танца слонов и людей. Танец этот интересен тем, что, собственно говоря, никто не танцует, ибо слоны... свистят, а люди занимаются акробатикой. Оркестранты бамбуковыми палками ритмично ударяют о землю, и с каждым ударом танцор должен ухватиться за бивень своего слона-партнера и повиснуть в воздухе.
Кульминационный момент соревнований — перетягивание каната. С одной стороны выстраивается цепочка из самых сильных мужчин, отобранных специальной комиссией, с другой — всего одна слониха, опоясанная цепью, к которой привязан канат. На спине у нее сидит погонщик—махаут, который подбадривает ее и разрешает двигаться только вперед. Результат этих состязаний всегда однозначен: слониха перетягивает канат на свою сторону, но все равно каждый год самые сильные мужчины самым серьезным образом пытаются одолеть слониху.
Спортивный праздник окончен. Завершает его — к вечеру второго дня — военный парад. На слоновьих спинах крепят маленькие крепости. Ощетинившись копьями и мечами, крючьями для захвата слона «противника», занимает в них места экипаж в средневековых доспехах. Звон мечей, сверкание копий, победный рев боевых слонов — вот-вот сцепятся клыками и хоботами соперники, вот-вот, зацепив «противника» крюком, ринутся на абордаж воины... Но вдруг все утихает, и «враги» из разных экипажей, протянув руки, вежливо благодарят друг друга за доставленное удовольствие и выражают надежду встретиться на будущий год на слоновьем празднике в Сурене.
Костер Аполлону
I
— Mon ami! — оглушительно рокотал Славчо Чернишев хорошо поставленным пиратским голосом, от которого огонек древнего милетского светильника испуганно шарахался в сторону. — Мой друг! Ты приехал в злой ветер!
Скорбный греческий нос Славчо навис над чашей тончайшего болгарского вина, а свободную от этой чаши руку он щедрым античным жестом протянул к ночному окну:
— Треос леванти летит над Созополем!
Этого робкий светильник, изготовленный за два с половиной тысячелетия до нашей со Славчо встречи и явно рассчитанный для беседы учтивой и неторопливой, не выдержал: огонек сорвался с тонкого горлышка и исчез в накуренной темноте. В черное окно сразу же углом врезалась заснеженная кровля старинной церкви с двумя белыми зимними звездами над нею.
Пока Славчо искал спички, я вышел во двор, спустился в подвал, где связки сушеной и вяленой рыбы висели над запыленными обрубками римских богов и стояли, прислонясь к их мраморным плечам, широкие и приземистые, как триремы, оплетенные бутыли с вином. («То исмарская лоза, mon ami! Об этом вине распевал Гомер и причмокивал от удовольствия. Древние греки спекулировали им по всему Средиземному Понту!»)