До конкурса оставалось еще четыре дня. Мне предстояло написать сочинение, как я понял, в форме репортажа. За этот предварительный экзамен я не беспокоился. Даже без покровительства Сотникова мне не составит труда описать какое-нибудь из своих старых редакционных заданий. В моей первой газете была рубрика, куда я писал с особенным удовольствием. Она называлась «Корреспондент меняет профессию». Чтобы сделать репортаж для этой рубрики, мне нужно было отработать смену с шофером или крановщиком, врачом «Скорой помощи» или постовым милиционером… А потом просто описать свои впечатления, дать интересной фактуры, описать пару живых характеров.
Вот и отлично, именно такой репортаж я и буду писать на конкурсном испытании, решил я. Надо будет только вспомнить какое-нибудь из моих былых дел поинтереснее, по возможности одно из первых, когда я был еще репортером-желторотиков. Тогда выйдет убедительнее и искреннее.
И, мысленно поставив себе галочку напротив творческого конкурса, я снова углубился в чтение родительского письма.
Внимательно изучив все материнские наставления по поводу квартплаты и нюансов общения с хозяйкой моей съемной квартиры, я стал читать рассказы моей псевдо-матушки об их с псевдо-папушкой геологическом житье-бытье. Оказывается, оба занимались чертовски интересным делом, хотя, я подозреваю, параллельно со своими непосредственными обязанностями в области геологоразведки. Ну, что ж, в конце концов, ради чего и стоит поступать на геологический или в горный институт, как не с надеждой отыскать новое и огромное нефтяное месторождение. А еще лучше — найти золотую жилу или кимберлитовые трубки, но чтоб непременно алмазоносные!
О своих непосредственных обязанностях мама писала скупо. Как я понял, они занимались поисками нефти где-то в Сибири, как в Западной, так и в Восточной. По ее словам, в Западной Сибири они уже исследовали немало мест в поисках источников горючего из нефтеносных пластов, залегавших порой на глубине до трех километров. Конечно, эта нефть была тяжелой и в прямом, и в переносном смысле. С переносным понятно, да и в прямом значении этого выражения я кое-что смыслил.
Мне доводилось в свое время работать с нефтяниками из Поволжья. Я тогда подрядился писать книгу о славном трудовом пути одного НГДУ — нефтегазодобывающего управления и об их начальнике. Мужик был правильный: находил деньги и на благоустройство родного города, и на спортивные сооружения, и на реставрацию старых церквей. При этом написал диссертацию и был автором кучи научных работ о поиске и извлечении на поверхность этой самой «тяжелой» нефти. От него я и набрался принципиальных знаний о том веществе, которое искали мои вторые родители в моей второй по счету юности.
«Тяжелой» принято называть нефть большой вязкости, с удельным весом выше, чем у «легкой», светлой нефти. Ну, про «легкую» да еще высокооктановую я наслушался немало историй, например, о том, как еще в Великую Отечественную ее заливали прямо в бензобаки советских танков Т-34. Послушать иных «мемуаристов», так в годы войны танки заправляли вообще всем, что только может гореть.
А «тяжесть» темной, трудной нефти обусловлена тем, что ее тяжело выкачивать, а потом еще проводить трудозатратную дополнительную очистку от всяких там тяжелых фракций. С битумом я еще по стройотряду был знаком, когда работал на крыше в бригаде кровельщиков. А мазут помню с детства. Мы тогда отдыхали на Черном море и весело купались, а где-то ранее проходил пароход и, видимо, слил излишки или остатки мазута прямо в открытое море. Накануне был шторм, наутро стих, и курортники, спеша застать хорошую погоду, дружно полезли в воду. В скором времени оттуда стали вылезать, все измазанные в смоле. Целый час над пляжем стояла ругань расстроенных родителей и капризный детский плач из-за того, что их больше не пускали купаться.
Да и очистку такой нефти с кондачка не выполнить. Для этого нужны специальные адсорбенты и растворители, причем избирательные, чтобы они все другие, полезные вещества, содержащиеся в «тяжелой» нефти, не растворили к ядрёне фене.
И вот мои нынешние псевдо-родители еще в 1980-м занимаются разведкой месторождений, в том числе и вроде бы как экономически пока не выгодной «тяжелой» нефти. Получается, что кто-то уже тогда, в восьмидесятые годы знал, что в двадцатые годы следующего столетия экономика страны будет рада любой нефти, в том числе и «тяжелой». И заранее отыскивал, а, возможно, и консервировал такие месторождения — как говорится, на черный день? Ведь в мое время ее активно добывают и в республиках Поволжья, и в Самарской области, и в Пермском крае… А Калмыкия? А Кировская и Ульяновская области, например?
Неужто у нас в СССР образца 1980-го года были такие прозорливые экономисты? Что-то я сомневаюсь… Но ведь кто-то инициировал эту кампанию поиска «тяжелой» нефти на будущее, задействовал в этом немалые силы и привлек лучших специалистов, в том числе и геологов. А я почему-то уверен, что мои родители в этой ипостаси моей юности были лучшими в своей профессии. Ну, или одни из лучших.