Журналистика и разведка

Один из бандитов был убит прямым попаданием в голову, второй получил ранение в грудь. Его схватили, обезоружили. Труп убитого выбросили из самолета и специально оставили лежать на асфальте, чтобы пассажиры могли рассказать потом, что бывает с угонщиками. Раненого на вертолете отправили в Ленинград.

Контр-адмирал Соколов предоставил мне возможность встретиться и с раненым преступником Максимом Ивановым и его матерью Татьяной Васильевной, приехавшей из Москвы. За столом в кабинете следователя сидела убитая горем женщина. Сквозь слезы она рассказывала о себе. Москвичка, живет на престижном Кутузовском проспекте, работает в одном из научно-исследовательских институтов. Вместе с родной сестрой отдали все силы воспитанию сына. Мальчик рос без отца, поэтому обе женщины старались окружить его особенной заботой. Он был скромным, тихим, никогда не участвовал ни в одной школьной драке, любил музыку, был талантлив. Окончив среднюю школу, хотел поступить в музыкальное училище. Татьяна Васильевна не верит, что сын мог сам надумать угнать самолет. Его подбил убитый товарищ. Они вместе учились в школе. Тот был психически больным, неоднократно лечился в стационаре.

Итак, тихий, скромный Максим. Его подбили на преступление. Я не стал противоречить Татьяне Васильевне. Кабинет следователя — неподходящее место для споров с матерью. Да и поведение матери было понятным. В ее представлении сын-угонщик по-прежнему виделся мальчиком, которого она когда-то учила ходить, ежегодно возила отдыхать к морю, а он, возвратившись домой, показывал пальчиком во дворе на деревья и кричал радостно: «Мама, мама, посмотри, это наши березки!»

Много воды утекло с тех пор, и, видимо, мать не заметила, как избалованный сын постепенно превратился в черствого эгоиста, не думающего о ней, которая отдала ему много сил, бессонных ночей, здоровья.

До того как встретиться с Татьяной Васильевной, я побывал в камере у сына. Передо мной в сером больничном халате сидел раненный Иванов. Короткая стрижка, холеное красивое лицо двадцатилетнего уголовника. Спокойно, без тени волнения отвечает на вопросы.

— Да, инициатором попытки угона самолета был я, а не убитый товарищ. Это я разработал план захвата.

«Тихий, скромный, мухи не обидит»… Это он кричал в приземлившемся самолете плачущим детям и женщинам: «Заткнитесь, не то всех перестреляем! Гады, я отправлю вас к праотцам!»

— Что побудило тебя пойти на угон? — интересуюсь я.

— Жить стоит только там, на Западе. Что у нас — одна темнота, хронические ошибки, тупики в экономике, культуре. Вся жизнь в очередях, все под запретом: модернистская музыка, абстракционизм. За рубежом я попытался бы создать музыкальный ансамбль, прославиться, разбогатеть.

Вечером в гостиничном номере, работая над статьей для прессы, я думал: кто же несет ответственность за этот инцидент, чуть не окончившийся гибелью десятков людей? Только ли Иванов и его погибший сообщник? Конечно, они с оружием в руках готовились стать убийцами детей и женщин. Но часть вины лежала и на американских властях. Это они, выступая с заверениями о своей приверженности к борьбе с терроризмом, предоставили в 1970 году убежище двум угонщикам из Литвы, убившим стюардессу и ранившим двух пилотов, и не выдали их советским властям. Так создавалась надежда на безнаказанность, стоило лишь заявить на Западе о том, что похитить самолет тебя заставили политические убеждения, стремление к свободе. Был и еще один виновник, но о нем в то время я не мог написать, — советское правительство. Это оно обязывало экипажи при попытках угона самолетов совершать посадку на нашей территории, ставя под угрозу жизни пассажиров. Это оно окружило страну железным занавесом, лишив чуть ли не все население Советского Союза элементарного права — свободы выезда за рубеж. К счастью, при Ельцине времена изменились. Граждане получили возможность выехать за рубеж без решения ЦК КПСС и, конечно, комиссии пенсионеров. От прежних «контролеров» твоей благонадежности осталось одно звено — ФСБ, нынешняя служба контрразведки. Этот факт, пожалуй, можно отнести к немногим завоеваниям общественности при новом «демократическом» строе.

Фонд Солженицына за работой

…Следственный изолятор УКГБ на Литейном проспекте. Запомнился еще один разговор, который у меня состоялся там, в кабинете следователя, летним днем 1982 года. Моим собеседником был на сей раз некто Репин, бывший распорядитель ленинградского отделения Фонда Солженицына.

— В гражданской безнравственности я погряз постепенно, — рассказывает он. — Сначала слушал передачи западных радиостанций. Дикторы порой называли фамилии людей — активных диссидентов, проживающих в Ленинграде. Я чувствовал себя их единомышленником и постарался разыскать этих людей. Доверие ко мне пришло не сразу. Новые друзья часто приглашали к себе домой, где за бокалом французского коньяка мы вели долгие беседы о жизни в стране, проблемах и трудностях. От меня ждали критических высказываний, и я на них не скупился.