Журналистское расследование

ОШИБКА

И здесь Константинова подводит его постоянный плотный график работы, обязательное участие в многочисленных общественных мероприятиях и абсолютная неготовность к тому, что кто-то позвонит по поводу детей, тем более – сами похитители. Поэтому под грохот музыки и ор зала, стараясь говорить как можно тише, он произносит:

«Слушайте, извините, пожалуйста, вы не могли бы перезвонить через полчаса, я – на мероприятии…»

Этот звонок из-за интуитивной оттяжки Константинова мог оказаться последним. И даже роковым. Но звонивший, к счастью, не бросил трубку, а достаточно твердым голосом произнес:

« – Нет! Значит, так. Дети – у нас. Нам нужен „лимон“. В милицию не обращайтесь, потому что будут проблемы. Мы готовы предоставить доказательства, что дети у нас. Если вы готовы разговаривать…»

Константинов потом вспоминал, что просто опешил от услышанного. Рядом, в метре от него, сидели полпред президента России, другие известные люди, а ему в трубку кто-то говорит про похищенных детей, про выкуп, и что этот «кто-то» – скорее всего – преступник. И Константинов, прикрывая телефон рукой, делает почти невозможные усилия, чтобы выбраться сквозь тесные ряды кресел вон из зала. Наконец, это ему удается и он оказывается в холле.

« – Как мне вас называть?

– „Третий“.

– Очень приятно…

– …Послушайте… Дети – у нас. Нужен „лимон“… – снова повторяет свою информацию абонент.

– Перезвоните мне завтра.

– Хорошо, я завтра позвоню в три».

То есть завтра, понимает Константинов, «Третий» будет звонить в три часа дня.

…В тот момент его сразу «зацепил» голос звонившего. У него (как, впрочем, потом и еще у нескольких человек, говоривших по телефону с «Третьим») сразу возникло ощущение, что его абонент – человек, который либо в прошлом носил погоны, либо носит сейчас. Скорее всего, подумал Константинов, это – петербуржец, который много лет прожил в нашем городе, потому что у него отсутствовали характерные диалектные отличия. Однако в речи была особая интонационность, присущая служивым людям. «Я сам – офицер запаса, – говорит Константинов, – и эту особую привычку построения фразы улавливаю сразу. Стилистика беседы была нейтральной, он не употреблял каких-то особых жаргонных выражений, но вот эта его интонационность…»

Не успел Константинов додумать мысль об особенностях речи людей в погонах, как похожая интонационность прозвучала снова, но уже в другом телефонном звонке и на другую – личную трубку Константинова.

Это был особенный абонент – начальник ГУВД Санкт-Петербурга и Ленинградской области, генерал-лейтенант милиции Владислав Пиотровский. И звонил он, естественно, не по «делу Бородулиных», а по поводу ухудшившихся их с Константиновым взаимоотношений после городского марша несогласных. (На этом марше от рук милиции пострадали несколько журналистов, работавших на репортажах, профессиональное сообщество городских СМИ во главе с председателем Союза журналистов Санкт-Петербурга и Ленобласти Андреем Константиновым, естественно, требовало официальных извинений, но их не поступало…) У Константинова в голове еще был звонок от потенциальных похитителей, а тут: «Андрей, ну послушай, у нас ведь всегда были нормальные отношения. Ну что ты нагнетаешь обстановку?» – «Да ничего я не нагнетаю. Ты сам пойми…»

В какой-то момент Константинов почти решается: а может, взять сейчас и, чтобы разрядить конфликт, рассказать все Владиславу? Ведь они ищут, должно быть, похитителей, а я только что, похоже, был с ними на связи…