Жуть

На третий день, когда ещё не разошлись утренние сумерки, она проснулась и не узнала меня. В её глазах застыло изумление, словно она оказалась здесь в первый раз. На наши голоса бабушка реагировала слабо. Её взгляд то тут, то там фокусировался на воздушной пустоте спальни. Затем она стала кому-то отвечать знаками согласия. «Ага, ага, ладно»,– отчётливо произнесла бабушка. Могло показаться, что она разговаривает по телефону.

В комнате собралась вся родня, что была в доме. Думаю, никто и не спал, в эти тяжёлые утренние часы. Сестра побежала за фельдшером, он живёт близко. Надо признать, такое зрелище не для слабонервных людей. На несколько минут бабушка успокоилась и закрыла глаза. Мы следили за пульсом. Затем она резко одёрнула руки и снова прижала их крепко к груди. На её лице появилась сильная взволнованность. Бабушка замотала головой, из-под закрытых век покатились слёзы. Она трепетно повторила три раза: «Нет, подождите!» Я увидел, как тело бабушки полностью расслабилось. Её правая рука слегка приподнялась. С бледных тонких губ бабушки слетели тихие слова: «В добрый час»,– и она выдохнула из себя остаток жизни. Её рука упала на простыни, а на лице появилась благодушная миротворная улыбка…

На похоронах всплакнула только мама. Всем бы дожить до таких лет.

Разгадка бабушкиных снов ждала нас впереди. Почему-то сразу никто не заметил и не догадался об этом. Через год, ближе к осени, мы поехали исполнить её последнюю просьбу. Она просила нас пересадить незабудки с её цветника на могилку.

Моя жена с сестрой копошились в земле, бережно прикапывали каждый цветочек. Я обкашивал траву триммером рядом с оградкой. Моё внимание привлекло то, что вокруг бабушки «лежат» одни мужики. Не они ли звали её к себе!? В совпадение не верю. Когда я высказал своё предположение вслух, девчонки побледнели и оглянулись на фотографию бабушки. Теперь мне ничто не мешает верить в то, что она сейчас смотрит на нас из мира, который недоступен нашим земным чувствам. В добрый час!»

Голос сердца.

Тот день никогда не исчезнет бесследно из моей памяти, потому как я стал верить в то, что не всё так просто устроено в нашем мире. Вы когда-нибудь думали о своей смерти, представляли, что умрёте, и вас уже никогда не будет? Такие вопросы редко возникают в головах людей, никто не хочет терзать себя неприятными переживаниями.

Такие мысли начинают посещать нас ближе к старости, а мне тогда было всего-то семнадцать лет. Какие могут быть размышления о своей кончине в начале жизни!? Все мои думы в то время были заняты лишь одним – покупкой нового спортивного велосипеда.

Для этой цели мы с друганом устроились работать подсобниками на стройку к местному «олигарху». Наша обязанность заключалась в том, чтобы подавать кирпичи строителям и месить раствор. Нами руководили братья из солнечной Армении, дядя Вартан и дядя Арут. По-русски мужики говорили плохо, отчётливо мы понимали только слова «кирпич» и «раствор». Моего товарища звали Колян, он мой одноклассник.

Боюсь соврать, кажется, была пятница, хотя это совсем не важно. Стоял хороший солнечный денёк. Работа наполняла нас приятной усталостью и радостью от того, что вечером мы получим свои первые честно заработанные деньги.

Строительство первого этажа уже завершилось. Наши смуглые начальники попивали крепкий кофе и поджидали кран, чтобы забросить остатки кирпича на второй этаж, не руками же его таскать. Нам с Коляном они расслабляться не дали, заставили нас подравнивать лестничный проём. Я орудовал кувалдой, Колян перфоратором. Трудились с приподнятым настроением, всё-таки первая зарплата и пятница.

Кран прибыл только после обеда. Арут ловко подцеплял поддоны на земле, Вартан также ловко отцеплял троса наверху, мы по-прежнему занимались лестничным проёмом. Пачки кирпичей медленно проползали над нашими головами. Я на них поглядывал с небольшой опаской. Приказа прекратить работу и отойти в сторону нам никто не давал.

Внезапно какой-то инородный внутренний голос сказал мне: «Отойди!» Во рту у меня сильно пересохло. Несмотря на жару, я ощутил сильный необъяснимый холод. Внутренний сигнал поступил снова. Не знаю, как выразиться точнее, я его не слышал и не видел, а прочувствовал. «Торопись, торопись!» – кто-то надрывался в моей груди. Моё волнение усилилось. Без всяких объяснений я схватил напарника, и мы быстро спустились вниз.

Не успели мы ступить на первый этаж, как раздался страшный грохот. Вся постройка содрогнулась. Доски поддонов не выдержали нагрузки и сломались. Более шестисот кирпичей почти разом рухнули на перекрытия.

Водитель крана, пожилой пухленький мужичок, выпрыгнул из кабины и схватился за голову. На лице его застыло выражение ужаса. Наверное, он думал, что похоронил нас под кирпичами.

Мертвенно бледный Колян с вопросительным изумлением вытаращил на меня глаза. Потрясённый, он судорожно пытался произнести какие-то слова, но только заикался. Я и сам находился в шоке. Если бы мы оттуда не убрались, от нас осталось бы одно мокрое место.