Жуть-2

— Говорю же, отличный мужик, — слегка повысил голос Илья Афанасьевич, и запнулся, — отличный… за него любой готов был, если надо, но война, знаешь, такая, — он сжал губы и широко махнул рукой от виска. — Зачищали мы как-то одно село, да как село — десяток домов на краю оврага, оттуда по нам снайпера били, ну их наша артилерия и накрыла, разворотили всё, мы туда идём, а кругом… ну, нам не привыкать, мы тогда уже насмотрелись.

Илья открыл небольшой холодильник и достал пол-литровую бутылку водки:

— Будешь? За встречу?

Егоров кивнул.

— Так вот идём мы, а чечены знаешь, такие… упёртые, из дома хрен выйдут, миномёт им не миномет, пушка не пушка, черт их поймет. А-а… короче, разворотило там один участок, богатый какой-то, тракторы во дворе, скотина из сарая орёт, осколками порезало. Ну, а в доме… семья жила, детишек… семеро… — Илья вздохнул, расставил на столе стопарики и сощурился на окно, — по двору… мы их тогда часа два… собирали.

— И никто не выжил?

— Да какой там выжил, скажешь тоже! Кожа отдельно, кости отдельно…

— Кошмар.

— Ага. Вот тогда у него, видать, и скомкалось что-то в голове.

— У кого?

— Да у Михи, у кого, у Степана.

— Это как?

— Сдаваться пошел, еле спасли, ранили только… короче, передали тогда санитарам. Хорошо жив остался, я так считаю. Скольких мы парней хороших… — Илья Афанасьевич покачал головой, — А-а… не будем, ну его! — он хрустнул бутылочной крышечкой и заглянул в горлышко. — Твои то как? Понравилось им моё хозяйство?

Егоров был рад сменить тему, все эти чеченцы, война, смерть и несправедливость, он считал, лучше держать такое от себя подальше, не думать — так жизнь дольше останется красивой. Да он, вообще-то, не за военными рассказами приехал, а жене за шубой, так сказать, напрямую от производителя. Но его давнишний школьный товарищ, выяснилось, шубы не шьёт, а лишь мех заготовляет. Узнав об этом, Егоров немного расстроился.

— Да, понравилось, вроде, енотики, лисички, прям зоопарк у тебя.

— А то! — Илья Афанасьевич улыбнулся, но вышло как-то грустно.

— И чего, ты один всем заправляешь?

— Нет, — загудел Илья Афанасьевич. — Пятеро у меня. Двое вот скорняжничают, Степан и немец тут один, Густав, его нет сегодня, мать хоронит. Еще вот жена на бухучете, и два водителя, обоих Сашами зовут, прикинь. Они же и кормят, мне же тут кормов на всю эту скотину, знаешь сколько надо?

— Представляю, — обреченно кивнул Егоров, глядя как рядом с запотевшим, налитым до краёв стопариком, появляется закуска.

— Ну что, вздрогнем? — сверкнул глазами Илья Афанасьевич и поднял со стола стопку. — За успех!

Егоров снова кивнул. Он приехал сюда не один, привез двух дочерей, посмотреть на зверушек. Илья Афанасьевич тоже имел детей и по глазам Егорова догадался, что того смущает.

— Да не волнуйся ты, если что Степан за ними присмотрит, он мужик что надо!

Юля и Оля. Юля старше на год, ей было уже девять.

— Я буду беленькой лисичкой, — сообщила Юля, рассматривая песца.

— Я тоже, — отозвалась Оля, зажимая нос — она дольше сестры не могла привыкнуть к едкому запаху, обволакивающему клетки.

— Нет, повторять нельзя, выбери кого-нибудь другого.

— Но я тоже хочу быть лисичкой.

— Ну ладно, тогда я… — Юля пробежалась взглядом по рядам клеток, в которых копошились разноцветные животные, — тогдя я буду енотиком. Ты лисичка, а я енотик, вот!

Младшая Оля нахмурилась, подошла к клетке с двумя грустными енотами и, оттопырив нижнюю губку, приготовилась заплакать. Юля заметила и взяла сестру за руку:

— Ну, хорошо, давай мы вместе будем енотиками.

— Давай! — как ни в чем ни бывало, обрадовалась Оля. — Вот такими, полосатенькими.

— Хорошо, — прищурившись, согласилась старшая сестра.

— А почему они в клетке? — спросила Оля.

— Потому что их пустят на шубу, — быстро ответила сестра.

— На шубу? — удивилась Оля.

— Ну да, убьют, сдерут с них мех и сошьют из него шубу, — злорадно подтвердила Юля.

На этот раз она не успела заметить, как на лице плаксивой сестры набухли и сразу же покатились по щекам слёзы. Оля мигом раскисла, захлюпала носом, и, размазывая по лицу непослушную влагу, заревела в полный голос.

— Ладно, не плачь, я пошутила, — присев перед сестрой на корточки, спохватилась Юля.

— Не пошу-у-ути-и-ила, — протянула Оля.

— Пошутила, правда пошутила, честное слово.

— Ты врё-ё-ёшь.

— Нет, не вру, правда, честное-пречестное, не вру, пошутила, хватит реветь, ты же уже в школу ходишь, тебе нельзя реветь.

— Мо-о-ожно, — заревела Оля еще громче.

— Так, — Юля заговорщицки оглянулась, нет ли кого поблизоости. Они стояли между двумя рядами клеток, протянувшимися в обе стороны метров на сто или даже двести. За этим рядом был другой, за ним третий и так далее, всего рядов шесть, или семь. Казалось, клетки были повсюду в бесчисленном количестве. Только с одной стороны стояла бытовка, из которой они пришли, а с другой торчал, слегка покосившись, зелёный деревенский туалет.

Юля подошла к клетке с енотами и присмотрелась к запиравшему дверцу крючку, снова оглянулась. Вокруг никого.

— Чтобы тебе доказать, что их не убьют, я вот что сделаю, смотри.