Жутко романтичные истории (ЛП)

Майлз с болезненной ясностью понимал, что если он согласится на работу в Канога Парке, то превратит живопись в хобби выходного дня — возможно, навсегда, и определенно на обозримое будущее. А эта мысль была невыносима. Искусство составляло жизнь Майлза. Мама говаривала, что ее сын ест и пьет масляные краски, а также спит в них, и это было близко к правде. Майлз был пламенно увлечен рисованием, и хотя он с готовностью делился своей страстью с учениками — талант к преподаванию оказался для него настоящим открытием — но ему совсем не хотелось положить свою жизнь на это. Он хотел творить.

Поэтому он совершил поступок, при мысли о котором его до сих пор прошибал холодный пот, а желудок крутило. Он позвонил в Éclatant — модную галерею в Монреале, благодаря которой Линли Палмер сделал себе имя, прослыв превосходным арт-дилером с невероятным чутьем на самородки. Другими словами, Майлз обратился к человеку, который ничем ему не обязан. И вообще едва ли помнил о его существовании.

Как ни странно, Линли выслушал по телефону бессвязный лепет Майлза и просьбу о помощи и наставничестве, а затем предложил привезти в Монреаль три лучшие работы. Может быть, Линли пытался пресечь идеи Майлза, сделав для него предприятие сложно осуществимым. Но начинающего художника это не остановило. Находясь в приподнятом настроении, Майлз выбрал три лучших полотна, тщательно упаковал и первым же рейсом отправился в Монреаль.

С каким стыдом он вспоминал позже муки надежды и волнение, охватившие его в том путешествии. Он был так уверен, что получит одобрение, которого отчаянно жаждал. Что Линли непременно благословит его продолжать рисовать, и Майлзу не придется вести двойную жизнь учителя и художника. Более того, что Линли Палмер торжественно предложит представлять интересы нового дарования — Майлза Тьюздея.

Боже.

Он мечтал о… Что ж, лучше об этом не вспоминать. Майлз был неопытен, юн и… бестактен, gauche, если перейти на французский. Вероятно, именно это слово использовал Линли, характеризуя Майлза.

В общем, все пошло не так, как навыдумывал себе Майлз.

Линли был немало удивлен приезду Майлза — и вот он, первый звоночек. Затем он долго изучал каждую из картин с серьезным, почти суровым вниманием. Он расспрашивал гостя о работе и жизни, позволил Майлзу выговориться, а затем рекомендовал ему заняться преподавательской деятельностью.

— Прости, Майлз. Но я не вижу в этом искры, — сказал Линли холодным, резким тоном. — Цветовое решение, фокус внимания, динамика — да, ты более чем подкован в теории, и это загоняет тебя в рамки. Чересчур. А мне нужно… Не знаю, как это выразить словами… — И он по-линлиевски грациозно и беспокойно взмахнул рукой. — Понимаешь, я ищу нечто особенное.

— Нет, не понимаю, — сухо сказал тогда Майлз на французском.

Линли поднял на него глаза, шокирующе синие на его тонком, смуглом лице, и Майлз увидел в них осознание, что именно значил для молодого художника его отказ. Понимание сменилось вспышкой смущения, нежеланием видеть такую реакцию, даже что-то вроде смятения.

Вот так все и кончилось.

Но все-таки часть мечты Майлза воплотилась в жизнь. Линли пригласил его на ужин. Он собирался встретиться с друзьями и сказал, что Майлз должен непременно присоединиться. В россыпи осколков своих надежд Майлз поблагодарил Линли за потраченное время и приглашение, выразил сожаление, что не сможет присутствовать на ужине и ушел прочь. Он выбросил картины в первый же мусорный бак.

А когда вернулся домой, согласился занять должность преподавателя искусств.

Он не прикасался к кистям почти год.

Но болезненная тяга к творчеству в конце концов вернулась. Возможно, в нем не было нужной искры, что бы это ни значило, но он все еще любил рисовать. Нуждался в этом.

Так что Майлз просто подчинился инстинкту. Он писал исключительно для себя, удовлетворяя свой душевный порыв. И морщился, когда друзья или ученики говорили о том, что ему следует выставляться. Цену своему искусству он уже знал, и в достоверности информации сомневаться не приходилось. Майлз на собственном горьком опыте убедился, что «страсть» — самое расхожее понятие в искусстве. Если он хочет иметь кусок хлеба, то ему нужно преподавать, и живопись в этом случае навсегда останется лишь хобби, несмотря на страсть.

Однако Маргаритка и ее завещание все изменили. Отныне Майлз может всю свою жизнь посвятить рисованию. Он может даже организовывать персональные выставки, если захочет.

И мысль об этом будоражила.

И немного пугала.

Будь осторожен в своих желаниях, так ведь говорят?

В свое время Майлз сделал трудный выбор и распланировал свою жизнь до конца, но теперь все перевернулось с ног на голову. И снова перед ним открылся океан возможностей. Разница лишь в том, что сейчас на берегу этого океана стоял не наивный юнец. Теперь на самом деле все стало возможным.

Деньги действительно управляют миром.

***

После ухода Оливера в доме воцарилась гнетущая тишина.