Жуткое утешение

В клетке находился огромный, черный как смоль баран и, очевидно, крайне вспыльчивый. На его морде, ободранной до костей, сидело три пары безумных молочно-белых глаз. Его рога закручивались, словно узловатые ветки. Кроме того, они были покрыты расплавленной медью и заканчивались шипастыми кольцами. Баран бросился на стену клетки; полетели искры. Когда он то ли заблеял, то ли заревел, Хелен увидела в его пасти великое множество зубов. Копыта, царапавшие пол клетки, были похожи на когти медведя. Этот баран явно не собирался мирно щипать траву на лугу.

Распорядитель махнул пальмовым листом в сторону арены.

– Все ставки… СДЕЛАНЫ!

Толпа бросилась от столов, за которыми сидели букмекеры, обратно к ограждению. Хелес поморщилась, когда исключительно обширная женщина рядом с ней наклонилась вперед и крикнула прямо над ухом:

– Дава-ай, овца!

– Любители боев! Увидим ли мы, как кто-то получит свободу? – воскликнул распорядитель.

Зал потрясли громовые раскаты смеха. Воздух наполнился воплями: «Бафмет! Бафмет! Бафмет!» На арене женщина-призрак упала на колени и закрыла глаза.

– Все зависит от вас! – крикнул распорядитель и, ухмыляясь, помахал обнаженным, дрожащим призракам. Цепи потянули за дверь клетки, поднимая ее. – Ну что ж! ДАВАЙТЕ! ВЫПУСТИМ! ЗВЕРЯ!

Издав рык, который на миг заглушил все остальные звуки на арене, баран вырвался из клетки. Дознаватель Хелес увидела, как одного призрака разорвало на части, и он превратился в облако сапфирового дыма. Хелес решила, что с нее хватит. Расталкивая людей локтями, она двинулась прочь от арены, на которой продолжался бой – если эту бойню можно было назвать «боем».

Подходя к доске, которая заменяла здесь барную стойку, Хелес уже кипела от гнева. Бармен со стуком поставил перед ней глиняную кружку с пивом, и она с трудом выпила его, просто чтобы не кричать.

Чья-то ладонь легла на ее предплечье. Хелес уже почти открутила ее, когда владелец ладони выкрикнул знакомое имя.

– Это я, Джимм!

– Вот срань! Проктор, клянусь мертвыми богами, еще немного – и я сломала бы тебе руку.

Он заморгал, глядя на нее; его глаза уже набухли от слез. Кожа, покрытая татуировками, покраснела.

– Это точно! А-а-а…

– Я же говорила – не подкрадывайся ко мне, – прошипела Хелес. – Давай, докладывай.

– Фарасси, похоже, тут нет. Думаю, слух оказался ложным. И простите за прямоту, но почему мы не расследуем действия Темсы? Странно, что камерарий требует, чтобы мы следили за Фарасси – особенно после того, как вы представили ему отчет…

Хелес в последний раз обвела взглядом балконы.

– Странно, да? В кои-то веки ты оказался прав. Ты учишься, проктор Джимм.

Она смотрела на него лишь краем глаза, но даже так ей было видно, что он надулся от гордости. Ей следовало радоваться тому, что юный проктор готов заниматься такой грязной и неблагодарной работой. Но она лишь зарычала.

– В чем дело, дознаватель? – спросил Джимм.

Хелес захотелось обругать его и прогнать, но она решила, что он должен знать правду.

– В том, проктор, что за эту ночь мы ни хрена не сделали. Да, ты новичок, но тебе нужно поскорее привыкнуть к поражениям. На этой работе у тебя их будет предостаточно. «На этой работе», ха! Это не работа, а проклятие. Если появляется хоть какая-то надежда на успех, хоть какое-то движение вперед, начальник срет тебе на голову. Как будто здесь, в этих трущобах, не хватает дерьма.

Повисло холодное, неловкое молчание, но в конце концов Джимм обрел дар речи.

– Я думал, вы никогда не проигрываете.

– Я не проигрываю. Но тут у меня связаны руки! – рявкнула Хелес и стукнула кулаком по стойке. Бармен пугливо взглянул на нее и быстро поставил перед ней еще одно пиво. Дознаватель Хелес прищурилась. – Темсе разрешают безнаказанно резать людей, а мы должны стоять и смотреть на то, как он это делает. Это так приятно. Похоже, он водит дружбу с влиятельными людьми, раз Ребен на его стороне. А раз так, значит, на Кодекс можно наплевать. На хрена нужны законы, проктор, если они относятся не ко всем? В чем смысл?

Даже услышав подобные кощунственные речи, Джимм не утратил оптимизма. Это сильно злило Хелес.

– Проигрывать гораздо легче, когда виноват кто-то другой. Я забыл запереть замки в ту ночь, когда душекрады решили попытать счастья в нашем доме. Я во всем винил их. Но вечно так делать невозможно.

Хелес понимала, что он прав, но все равно решительно закачала головой.

– Проктор, философ из тебя хреновый, так что просто действуй по Кодексу. И я же говорю: мертвецы есть у всех. Я прекрасно знаю, что такое чувство вины – например, когда разводишь костры в подвалах, а потом две семьи сгорают заживо. Как тебе такое, Джимм? Я злюсь не потому, что проиграла, и не из-за вины. Я злюсь потому, что другие проиграли и тем самым подвели меня, а это совсем, совсем другое. Именно поэтому ты останешься здесь, в этой сраной дыре, – на тот случай, если Фарасси просто опаздывает.

Проктор облизнул губы.

– А если он появится?

– Тогда делай то, что должен. Занимайся долбаным дознанием.