Жы-Шы

– Я думаю, когда тебе было лет пять-семь, ты постоянно что-нибудь тырила у родоков? Угадал?

– Чувствуется богатый личный опыт.

– Ага! Сестра знает, что лучшая защита – это нападение. Да, я не скрываю, когда мне было пять лет, я воровал из родительского буфета печенье и шоколад. Когда мне исполнилось семь, я начал воровать у них сигареты. И только в десять лет мне пришло в голову вытащить из отцовского кошелька деньги. Только в десять лет я стал настоящим вором, человеком, который по своему единоличному усмотрению взял да и перераспределил материальные блага в мире.

– Ну, ты загнул!

– Пять лет юрфака, сестра! Это ни для кого не проходит бесследно. А вот до десяти лет я хоть и воровал, но вором себя назвать не могу.

– Возраст ответственности еще не наступил?

– Дело в другом. До десяти лет я брал только то, что тут же употреблял, не создавая накопительной основы для будущего благосостояния. Брал для души и без корысти. А люди, у которых я это брал, практически не несли потерь.

– С таким подходом можно оправдать что угодно!

– Ты молодец, сестра! Ты очень правильная! Я рад этому. В наше время разврата и цинизма, когда каждый пытается что-нибудь украсть, а затем – оправдать себя, встретить такого честного человека, как ты, – большая радость!

– Да пошел ты со своей иронией! – Лера не выдерживает. Мик – провокатор не менее ловкий, чем танцор, и Лерка ведется. – Засунь эту правильность бегемоту в задницу. Я тоже потаскала всякой мелочи… в детстве… Как ты говоришь, «то, что тут же употреблял»…

– Сестра! Так мы одной крови! Я знал, я знал это, как только ты появилась здесь с этим варваром. Теперь отмотаем пленку назад, – Мик шипит, бормочет, выворачивая согласные наизнанку, и демонстрирует пластический этюд, будто пленку с его изображением прокручивают в ускоренном режиме в обратном направлении, – нам нужен твой совет! Это касается ограбления! Никаких перераспределений жизненных благ! Для души и без корысти! Наше дело – чистая романтика. Мы с ребятами узнали, что в Питере живет человек, который коллекционирует кактусы. Это его хобби, уже лет тридцать. Так вот, в этой коллекции есть несколько кактусов Laphophora Gloria, это те самые, которыми дон Хуан кормил Кастанеду во втором томе. Для него эти растения – часть огромного рассадника, который он всю жизнь употребляет лишь глазами. А вот мы, – он обводит рукой компанию, и парни согласно кивают, – мы скушали бы эти милые кактусы в целях экспириенса, трипа и расширения сознания. По-моему, вполне благородная цель.

Следующие полчаса они оживленно совещаются друг с другом, разрабатывая план экспроприации, которому никогда не суждено воплотиться. Я знаю Мика. У него каждый день – по десять таких планов. Оставляя их ненадолго пофантазировать, я успеваю услышать, что Лера будет играть в этой постановке не последнюю роль. Кажется, ей предстоит проникнуть в жилище кактусовода под видом корреспондента журнала «Растительная жизнь».

Мне надо успеть пообщаться с Саней Устиновым, питерской телезвездой, которому я давно обещал дать интервью, а еще надо переодеться к выступлению. Через час – наш выход на сцену. С Саней мы устраиваемся прямо на ступеньках, напротив выхода на сцену, так, чтобы оператор мог ловить фоном к двум нашим фигурам все происходящее на сцене плюс кусок беснующегося партера. Минут двадцать мы обсуждаем актуальные темы: терроризм, аборты, олигархическую бюрократию новой правящей системы, последний альбом Моррисси, очередную моду среди поп-звезд – писать музыку для кино, кризис христианства, движение чайлдфри, бесплатную раздачу музыки в Интернете и как следствие – глобальный подрыв музыкальной индустрии… Как обычно – селебритиз о насущном. Напоследок Саня задает сакраментальный вопрос:

– Ты помнишь момент, когда решил для себя, что хочешь стать рок-звездой?

Любой репортер, возжелавший моей откровенности на эту тему, мгновенно подвергся бы жесткому осмеянию, на том интервью и закончилось бы. Но с Саней я дружу больше десяти лет, он первым когда-то поставил песню никому неизвестного меня в эфире Питерского «Радио 1», я обязан ему, и откровенность – самое малое, чем могу ответить… Я исповедуюсь:

– Году в восемьдесят восьмом я зашел в магазин «Мелодия» на Ленинском проспекте… И попал на презентацию, впрочем, тогда не употребляли это слово… пластинки «Гринпис-Прорыв». Огромная толпа людей окружила маленького человечка в вязаной черной шапочке с глубоким шрамом на лице. Кто-то подсказал мне, что это – канадская рок-звезда Брайан Адамс. «Вот это да! – подумал я. – Он же такой низкорослый! Почти карлик!» До этого я думал, что все рок-звезды – великаны! Иначе почему им поклоняются миллионы людей? Не из-за музыки же? Вот тогда я и решил, что если он может, то почему я – нет?

Саня смеется, принимая мою искренность за кокетство.

– Последний вопрос. Постарайся ответить серьезно, – он доверчиво смотрит на меня, – в чем твоя большая тревога? Что заставляет тебя страдать сегодня?

Я проглатываю язык и округляю глаза в камеру.