Зябрики в собственном соку, или Бесконечная история

Может, я просто навыдумывал себе всякого и она воспринимает меня, как друга? Съездила в свою родную забыл как называется, встретила первую любовь, с которой еще в школе за одной партой сидели и за амбаром целовались — и думать забыла про всяких там ершанов…

Сердце болезненно сжалось.

— Я решил тебя встретить, — констатировал я очевидное.

Нитка молча подхватила два белых холщовых узла, связанных вместе и потянулась за небольшим чемоданчиком.

— Дай я помогу… — потянулся я. К узлам, конечно, иначе мы совсем глупо будем выглядеть — девчонка тянет два мешка и рядом я фистикулирую в костюмчике, с чемоданчиком.

— Не надо… — она отстранилась, я потянулся следом, наши пальцы соприкоснулись…

Нитка отчаянно вцепилась в мою руку, сжала ее…

— Ершан… Ершан… Я так… Я соскучилась…

Знаете, что такое счастье? Нет, не знаете, ведь вам никогда посреди перронной толпы не говорила самая лучшая в мире девушка, что она по тебе скучала.

* * *

— Отдай, — Нита потянула с моих плеч мешки.

Из-за этих мешков уже произошел короткий бой на вокзале, в котором я победил и добился права помочь их нести. Перед общежитием бой начался по новой — Нитка категорически не хотела, чтобы кто-то увидел, как несу ее вещи. Ведь кто-то может подумать, что я и она… А «Я и она» — это неприлично.

— Ну, почему я не могу помочь девушке…?

— Я не девушка, я — комсорг!

— Почему я не могу помочь комсоргу?

— Потому что на мне не написано, что я комсорг. И все увидят, что ты помогаешь мне, как девушке!

Ох, как же тяжело… да не с мешками — с Ниткой!

Так тяжело — и так легко.

По дороге сюда мы болтали, как давние приятели, как будто знаем друг друга тыщу лет. Больше, конечно, Нитка — я старался меньше говорить, чтобы не пропалиться на том, что я никуда, собственно, и не ездил. Зато эта неутомимая лягушка-путешественница успела не только съездить в родную Талань («на родную Талань», как она говорила), но и доехать в гости к дядюшке, который жил где-то здесь неподалеку от Афосина, в колхозе. И вот уже от дядюшки — сюда.

— Отдай мешки.

— Не отдам. Может, они вообще мои? Никто ж не знает.

— Ты в костюме.

— И что? Я талганец, нам правила приличия побоку. Могу в костюме хоть навоз… от крокодилов… вычищать.

Нитка тяжело вздохнула:

— Что ты талганец — это и так всем издалека видно? Может, сбреешь бороду? Она тебя старик, как будто тебе лет… ммм… тридцать.

Ну да, глубокая старость для восемнадцатилетней девчонки.

— Нет, — гордо заявил я, — Каждый талганец носит бороду, это признак его мужественности!

Вообще-то я и так собирался ее сбрить, честно говоря, борода надоела мне до чертиков — она же чешется! — но не сразу. Потом, чтобы все успели запомнить меня, как талганца.

— Мужественность должна быть не в бороде, а в другом месте!

Я резко остановился. Не понял…

— В сердце! — зажала рот пальцами Нитка, — В сердце, а не там, где ты подумал, пошляк!

Мы вошли в общежитие, где возле вахты делала вид, что оказалась здесь совершенно случайно, Мада. При виде нас она «незаметно» округлила глаза и показала мне большой палец. После чего подмигнула и исчезла.

— И что это была за сколопендра? — когда мы вошли в пустынный коридор, Нитка остановилась и повернулась ко мне.

— Где?

— Возле вахты. И не делай такое невинное лицо, я видела, как вы там перемигивались!

— Это, — сделал я невинное лицо, — моя сестра… Двоюродная.

— Ах, сестра… Слышала я про талганские традиции, связанные с двоюродными сестрами…

Нитка осекалась, ее круглые щечки залились краской и стали напоминать свеколки:

— Что… Что ты со мной сделал? Я говорю такие пошлости!

С этими словам она схватила меня за лацканы и крепко поцеловала.

* * *

— В этом году еще одна экспедиция отправилась в район Столбовой Бирарки. Она точно найдет следы метеорита!

Как и любой фанат, Мамочкин мог говорить на любимую тему часами, отбросив всегдашнюю нерешительность. А помешан он был на космосе.

Все началось с моих писем, которые я положил на тумбочку. Вернее, с одной из марок, на которой в желто-синих тонах было изображено что-то непонятно, я, собственно, и не всматривался. А вот Мамочкин всмотрелся.

— Ух ты, — сказал он, — Это же марка с Тордоки-Янским метеоритом!

Точно. А я еще думал, что это за полоса по диагонали протянута… Впрочем, для особо внимательных внизу было написано: «40 коп. Почта ОРС. Падение Тордоки-Янского метеорита» 1082 год»[1].

— Можно, я возьму? — просяще посмотрел он на меня.

— Бери, зачем она мне?

— Спасибо! Я марки собираю, космические, с метеоритом у меня еще не было.

От одного метеорита, рухнувшего где-то здешней Сибири лет десять назад, разговор как-то плавно перешел к другому метеориту, Бирарскому, как я понял, аналогу нашего Тунгусского, который упал 50 лет назад, но сейчас, на волне всеобщего увлечения космосом, про него снова вспомнили и отправили очередную экспедицию на поиски обломков этого загадочного метеорита[2].

— Может, обломки метеорита найдут, — сказал Графс, — а может, чего-нибудь другого…