Читаем Зигфрид полностью

Зигфрид! Видел ли ты когда-нибудь воронов, окруживших издыхающее животное? Вот один из них нетерпеливо прыгает рядом, и уже не сдерживая хищных инстинктов, бросается на слабую и беззащитную жертву и выклевывает у нее глаза, приглашая таким образом своих собратьев на кровавый пир.

Таким нетерпеливым вороном оказался парень, а жертвой его дядя. Едва приехав в замок, он уже неотступно ходил за стариком, льстя ему. Юноша, чья голова полна была дурных мыслей и чья черная душа была отравлена злыми чувствами, делал все, от него зависящее, чтобы стать наследником обширных земель замка. Поэтому он не уезжал отсюда; поэтому он не побоялся этого дальнего путешествия, где опасности подстерегали путника на каждом шагу. И если бы не история быка Избранника, которая обошла весь северный край, прославляя имя счастливого старого рыцаря, разве мог он убедить своих сестер пуститься вместе с ним в этот опасный путь?

Впрочем, как бы то ни было, добрались-то они здравыми и невредимыми, и теперь каждая на свой лад должна была помогать брату, чтобы его злодейский замысел увенчался успехом.

Старшая сестра — женщина, которая жила в больших городах и которой были знакомы все хитрости, — с самого начала поняла намерения брата. Тело ее было красивым, но сердце злым. Ей было очень легко понравиться дяде; ей ничего не стоило быть с ним ласковой ради денег.

Средняя сестра, пожалуй, во всем мире не было такой очаровательной женщины! Сколько мужчин перессорились из-за нее — в их сердцах она зажигала пламя любви — и Сколько из них приходили в отчаяние, ибо никому не отдавала она ни своего тела, ни своей любви! И вот сейчас она была здесь и — правда без злого умысла — очаровывала всех и каждого своими изящными руками, своей белоснежной грудью, которая вздымалась так, как будто ей не хватало воздуха, не хватало жизни; она зажигала в душах пламя любви и возбуждала уже угасшие чувства. Грешные руки, грудь, полная сумасбродных желаний.

Зигфрид! Ты, конечно, не раз бывал на охоте или укрощал необъезженную лошадь, ты скакал по скалистым горным склонам, которые служат убежищем хищному зверю. Эти склоны загромождены острыми камнями, и трава там не растет, а растет там только колючий кустарник. Но человек, который внимательно посмотрит по сторонам, в какой-нибудь скрытой от глаз расселине увидит, словно символ присутствия Божия, в том месте, где все представляется делом рук дьявола, маленький цветок — самый прелестный из всех цветов, посаженных природой. Я говорю сейчас о самой красивой и самой младшей из трех девушек, которая, если это возможно, была прекраснейшей из сестер. Все лучшее, что может быть в душе человека, люди видели в этой голубоокой девушке, которая была так непохожа на своего негодяя брата и которая искренне полюбила старика-рыцаря, всю жизнь страдавшего от несчастий и лишенного поддержки. Казалось, что счастье захотело подарить старому рыцарю в последние дни его жизни несравненную радость в образе нежной и невинной девушки.

О брате и сестрах я и поведу теперь мой рассказ.

Однажды вечером случилось так, что когда дядя и племянник сидели под навесом и беседовали, прискакал, как обычно, страж долины и принес известие о волшебном быке:

— Вот сейчас заходит солнце,

Вам я кланяюсь в сей миг,

Новостей покуда нету,

Жив-здоров волшебный бык.

Завидев его издалека, злой юноша повернулся к старому рыцарю и спросил:

— Дядюшка! Правда ли, что вы обещали оставить свои владения и замок в наследство этому стражу?

— Да, сын мой. Я не знал тогда о существовании моих родственников, и мне некому было оставить замок, скот, землю. Если бы я знал, что у меня есть племянники, которые будут так добры ко мне, я, конечно, не отдал бы мои владения незнакомцу. А сейчас уже поздно: я дал слово этому юноше.

— А почему, — не отставал злодей, — вы выбрали именно его?

— Потому что нет здесь ни такого храбреца, ни такого наездника, как этот юный рыцарь. И еще потому, что он не умеет лгать…

— Так я и поверил, что он не умеет лгать! — издевательски расхохотался злодей. — Ах, дядюшка! На всем свете нет человека, который не был бы лгуном!

Старик, казалось, понял к чему тот клонит, и устремил на него пристальный вопрошающий взгляд. А юноша продолжал:

— Я ведь точно знаю, что он не прошел испытание правдой, самое трудное испытание. Вы поверили ему на слово. А он может оказаться таким же лживым, как и любой другой человек.

Перейти на страницу:

Все книги серии Мифы

Львиный мед. Повесть о Самсоне
Львиный мед. Повесть о Самсоне

Выдающийся израильский романист Давид Гроссман раскрывает сюжет о библейском герое Самсоне с неожиданной стороны. В его эссе этот могучий богатырь и служитель Божий предстает человеком с тонкой и ранимой душой, обреченным на отверженность и одиночество. Образ, на протяжении веков вдохновлявший многих художников, композиторов и писателей и вошедший в сознание еврейского народа как национальный герой, подводит автора, а вслед за ним и читателей к вопросу: "Почему люди так часто выбирают путь, ведущий к провалу, тогда, когда больше всего нуждаются в спасении? Так происходит и с отдельными людьми, и с обществами, и с народами; иногда кажется, что некая удручающая цикличность подталкивает их воспроизводить свой трагический выбор вновь и вновь…"Гроссман раскрывает перед нами истерзанную душу библейского Самсона — душу ребенка, заключенную в теле богатыря, жаждущую любви, но обреченную на одиночество и отверженность.Двойственность, как огонь, безумствует в нем: монашество и вожделение; тело с гигантскими мышцами т и душа «художественная» и возвышенная; дикость убийцы и понимание, что он — лишь инструмент в руках некоего "Божественного Провидения"… на веки вечные суждено ему остаться чужаком и даже изгоем среди людей; и никогда ему не суметь "стать, как прочие люди".

Давид Гроссман

Проза / Историческая проза

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Александр Македонский, или Роман о боге
Александр Македонский, или Роман о боге

Мориса Дрюона читающая публика знает прежде всего по саге «Проклятые короли», открывшей мрачные тайны Средневековья, и трилогии «Конец людей», рассказывающей о закулисье европейского общества первых десятилетий XX века, о закате династии финансистов и промышленников.Александр Великий, проживший тридцать три года, некоторыми священниками по обе стороны Средиземного моря считался сыном Зевса-Амона. Египтяне увенчали его короной фараона, а вавилоняне – царской тиарой. Евреи видели в нем одного из владык мира, предвестника мессии. Некоторые народы Индии воплотили его черты в образе Будды. Древние христиане причислили Александра к сонму святых. Ислам отвел ему место в пантеоне своих героев под именем Искандер. Современники Александра постоянно задавались вопросом: «Человек он или бог?» Морис Дрюон в своем романе попытался воссоздать образ ближайшего советника завоевателя, восстановить ход мыслей фаворита и написал мемуары, которые могли бы принадлежать перу великого правителя.

А. Коротеев , Морис Дрюон

Историческая проза / Классическая проза ХX века