Зигфрид

Кто руки заломил у скал,
Кто песни пастуха страшится
И лунной влаги не взалкал,
К тому тоска тягчайшая стучится.

Кто на лугу не рвет цветов,

Кто их без сожаленья давит
Чредой скитальческих шагов
Тот мучиться любовь свою заставит.

Кто верности обет презрит,

Кто снов святых ни в грош не ставит,
Кто их лукавым взором мнит,
Тот честь свою на женский волос ставит.

Кто хочет посмешить богов

Кощунственной любовной ложью,
Безумец, он отверг любовь,
Но угодит ей в лоно позже.

Кто не ходил к реке один,

Кто, наклоняясь к быстротечной
Зеркальных не видал картин,
Тот муки и не ведает сердечной.

Кто бросит камнем в голубей,

Чтобы прервать их воркованье,
И светом ложных фонарей
Смутит пловца влюбленного скитальца,

Кто по примятости травы

В грехе пастушку уличает
И грех несет на суд молвы,
Тот в сердце червя зависти питает.

   Глянь! змеи в цветущих кущах жало!

   Слышь! соловка жалко завздыхал.
   Раз, два и раз —
   Смолк глас.

Кто коры ищет одной за грех,

А смерти сердца не страшится,
Свою вину с грехами всех
Слагая, к покаянью не стремится,

Кто времени готов пенять

И за мгновенность — мирозданью,
Тому вовеки не понять,
Как льнет в душе раскаянье к страданью.

   Слышь! червь гложет древесину!

   Слышь! тоска трясет осину.
   Раз, два и раз —
   Смолк глас.

Кто гнезд чужих не разорял,

Кто в небе ласточек полету
Душой смягчившейся внимал,
Тот рад о ближнем проявить заботу.

Кто колос гнутый разогнет,

Кто муху, вырвав из неволи,
И паутины не порвет,
Тот полон состраданья к каждой боли.

   Глянь! пух ягненка остался на терньях,

   Чтобы птенец не погиб на растеньях!
   Раз, два и раз —
   Есть жалость в нас.

Кто встретил радостно рассвет

И в полдень весело смеялся,
И в темноте затеплив свет,
Читал, пока рассвета не дождался,

Тот радостно в глаза любви заглянет,

А если в лоно угодит ей,
Печалиться и плакаться не станет,
Отрады былой, но не забытой.

   Глянь! смеется ночью воздух

   Слышь! вот птичья песнь при звездах
   Дол, лес и дол —
   Кто к нам пришел?

Сбрасывая венки в воду, птицы лишались оперения и обращались в младенцев.

«Да это же ангелы!» — мелькнуло в голове у потрясенной Кримхильды.

Огромная золотая змея глядела на нее сверху. В ее короне сверкали алые звезды. Змея шептала, будто бы в покорившем ее забытьи:

— Кто будит меня?
Не выйду я, нет!
Окутал меня
Таинственный свет.
Сон держит меня —
Вот мой ответ…

Кримхильда вскрикнула и упала без чувств. Что-то до боли знакомое всколыхнулось в ней яркими звездными брызгами. И погасло.

Когда она открыла глаза, небо было светлым, бледная луна почти утратила свой недавний блеск и белела из небытия. Вставал рассвет.

Запели птицы. Сначала соловьи, потом жаворонки. Еще и еще. Волны тихо вторили нежным шепотом. Что-то теплое коснулось лица королевны. Она вздрогнула. Перед ней стояла Дева Мария. Вся в белом. В глазах ее были любовь и слезы. Она пела и улыбалась: