Зигги Стардаст и я

– А-а. Да, – говорю, отнимая руки. Опускаю их на колени. – Разноцветные, я знаю. Считается, что это наследственное, но больше ни у кого в семье такого не было, и это странно, потому что у мамы и папы голубые, так что я никак не мог понять, откуда взялся карий, и ненавидел его, потому что, конечно же, для Обезьян это еще один повод потешаться надо мной.

– Вау, – говорит он.

Серьезно, просто вау – и все.

– У Дэвида Боуи тоже такие.

– Фантастика.

– Ага.

Его взгляд сливается с моим и… я не замечаю жалящего ощущения, проносящегося по венам… НЕ замечаю, сказал…

– Ты прав. – Мой голос дрожит. – Вид отсюда куда лучше.

– Ага… правда? – Он отводит взгляд, и я возвращаюсь в собственное тело.

О да, это нечто. Вид, в смысле. Словно сидишь посреди игрушки-калейдоскопа.

– Разбитое сердце, – говорит он.

– Что?

– Озеро. Оно имеет форму разбитого сердца.

– Правда? – Поднимаюсь на колени, чтобы увидеть.

– Ага. Одна девушка-индианка бросилась с этого утеса из-за какого-то белого – конечно же! – разбившего ей сердце.

– На самом деле?

– И от этого через озеро прошла трещина.

– Где? – Я смотрю, но не вижу.

– Вон там. – Слежу за его пальцем, но все равно не вижу.

– Да где же?

Уэб берет меня за руку, указывает ею на едва заметную трещинку посередине, более темного голубого цвета, которая изгибается до края бесконечности.

– Вон там, – шепчет мне на ухо.

– О… я… вижу… ничего себе.

– Говорят, этот водопад появляется только тогда, когда она плачет, ее дух снова и снова прыгает с утеса в нескончаемой муке.

От его голоса у меня покалывает кожу.

– Серьезно?

– Серьезно.

– Откуда ты знаешь?

– Мы, американские индейцы, любим ваши легенды! – И он, хохоча, падает спиной на траву.

– Идеальное совпадение, – говорю я, зачарованный рябью на воде.

– Что?

– То, что мы живем у озера в форме разбитого сердца.

– Да? Почему?

– Потому что здесь все такое – сломанное. Разбитое сердце в сломанном городишке на сломанной земле с тысячами сломанных людей…

– Правда…

– Боуи говорит, что сегодня сломано все. То, что мы считали истиной, перестало быть ею, и будущее не так отчетливо, как когда-то. Если нам нужны истины, можем придумать их для себя сами…

– Глубокая мысль, чувак.

Наблюдаем, как небо становится фиолетово-розовым.

После долгого молчания он говорит:

– Тебе не следует это прятать, знаешь ли.

– Что?

Уэб смотрит на меня, его волосы, подхваченные ветром, обметают небо, становятся ночью.

– Все то, что ты говорил…

– Когда?

– Только что. И в туалете в то утро, когда мы познакомились. И в классе, когда говорил об этой книге. Мне нравится твой взгляд на вещи, чувак. Тебе не следует прятать это от всех…

– Мой взгляд на вещи… что именно?

– Не знаю. Ты милый, мне кажется… Сострадательный…

– Э-э…

Ничего себе. Разве парни говорят друг другу такие вещи? И что это значит – «милый»? Типа «ты нюня и простофиля» или «ты самый потрясный ангел, какого я встречал в жизни»? Вот бы понять!

– Ну, так что там насчет любви? – спрашивает он.

– Что?

– Наше задание.

– А, верно. Я ее не люблю.

– Не любишь?

– Не-а.

– Почему?

Вдалеке похожие на бумажных куколок рыбаки вытаскивают лодки на берег, а еще дальше на пляже какие-то люди собирают в кучу куски плавника.

– Ты знаешь Карла Сагана?

– Того, которого ты все время поминаешь? – Он смеется. – Да, знаю такого.

– Хорошо. Я читаю его новую книгу, и он пишет, что планета Венера – как большая сернистая звезда. Температуры кипения, реки вулканической лавы, ядовитые газы, все такое. По сути, Венера – это ад. И, по сути, именно такой мне представляется любовь. Любовь – это ад.

Словно по сигналу, куча дров вдалеке начинает сыпать искрами.

– Ого, – удивляется он. – Серьезно?

– Да.

– Это совершенно не так, чувак.

– Так! Так все и есть. Поверь. Твоя очередь.

– Моя очередь?

– Да. Откуда ты приехал?

– Ах, теперь мы в эту игру играем?

– Угу…

– Из Южной Дакоты. Резервация Пайн-Ридж. Я из народа оглала-лакота. Там мой настоящий дом. Бывал в тех местах?

Я мотаю головой:

– Нет, но Старла мне кое-что рассказывала… А что значит слово «лакота»?

Он снова сверкает этой кривоватой улыбкой с ямочками.

– Ты чего?

– Никто прежде меня об этом не спрашивал.

– О… – Я пожимаю плечами. – Расскажешь?

– Оно означает «друзья и союзники».

– Круто.

Значение точь-в-точь как надо…

– Есть семь ветвей народа лакота – типа как подплемена одного племени – и я из оглала.

– А это слово что значит?

– Хочешь узнать побольше?

Киваю. Сумерки расплескиваются об него, отчего кожа сияет. Настоящий звездный парень, как у Карла Сагана, клянусь.

– Ну… это значит «сами себя разгоняющие», и… Ну, ты же знаешь все эти старые картинки в учебниках истории, где индейцы в головных уборах из перьев скачут на конях и сражаются с кавалерией, или охотятся на буйволов на равнинах, или что там еще, да? Так обычно изображают народ лакота в былые времена… Только, приятель, не проси меня демонстрировать всякие там боевые кличи, индейские магические фокусы и тому подобное…

– Понял.