Зигги Стардаст и я

– Только если ты хочешь, чтобы я ему сказала.

– Нет! Я совершенно определенно не хочу. Он передумает, и тогда – кто знает, что… Нет! Это была ошибка, доктор Эвелин. Ошибка, которую снова можно исправить. Я знаю, что можно. Пожалуйста.

Она смотрит. И смотрит. И смотрит. Потом качает головой и отворачивается к окну.

– Могут быть другие способы… не знаю… Я тут искала информацию…

– Нет! Никакого другого способа нет! ДОКТОР ЭВЕЛИН! – Она вздрагивает, поворачивается обратно. – Пожалуйста…

На сей раз я это вижу. Одинокую слезу, катящуюся из ее глаза. Прослеживаю ее медленное движение по щеке.

– Мне нужно, чтобы ты был на сто процентов уверен, что это то, чего ты хочешь, – говорит она.

– Ни в чем в жизни не был так уверен! – И, для разнообразия, это правда.

Никто из нас не двигается.

Потом она смахивает со щеки слезу и говорит:

– Идем.

25

Мы шагаем по коридору. Надо миновать всего пару дверей, но у меня внезапно возникает ощущение, что за это время она надевает черный плащ с капюшоном и тащит за собой косу, чье сверкающее лезвие царра-а-аппппает линолеум.

Хватаю себя за запястья.

Молчим.

Она открывает дверь, включает флуоресцентные лампы. Светильники придают свежему слою желтой, как моча, краски стен дополнительный лоск. Пахнет спреем-дезинфектором и спиртом для протирки: экстраостро, экстрачисто. Почти что слишком. Я совершенно уверен: это та самая комната, в которой Розмари только что родила своего ребенка[55].

Зеркальная стена за деревянным столом и стулом отражает кого-то, кого мне никак не удается узнать. Увидев себя, вздрагиваю: бледнее обычного, запавшие глаза с красными белками, обведенными чернотой. Боже… Что ж, хотя бы дезодорантом не забыл побрызгаться.

– Ладно, – говорит доктор Эвелин, стягивая на зеркало экран и подключая проектор слайдов. – Ты все помнишь?

– Думаю, да.

Сажусь в кресло, заново знакомясь с обстановкой:

1. Огромный ящик, похожий на увеличенный проигрыватель, ощетинившийся рукоятками, числами и научными терминами, которых я не понимаю.

2. Четыре электрических провода с кожаными манжетами на пряжках, соединенные с ящиком; каждый аккуратно свернут, точно миниатюрные четки.

3. Наушники с дополнительной мягкой прокладкой, такой толстой и пухлой, что рядом могла бы взорваться атомная бомба, а я бы и не узнал.

4. Красная тревожная «кнопка облегчения», тоже соединенная с ящиком. Нажми на нее – слайд на проекторе сменится, и боль прекратится.

– Ты помнишь, что нельзя крутить никакие рукоятки, верно? – возится с проводами. – Мы выставили их точно на тот уровень, на котором они должны быть.

Киваю. Она останавливается и смотрит на меня. Пахнет сухими цветами.

– Джонатан, ты уверен, что хочешь этого? Можем…

– Уверен, – обрываю я.

– Ладно…

Застегивает ремни на обоих запястьях.

– Не слишком туго?

Мотаю головой. Доктор протягивает остальные два мне – закрепляю их на бедрах.

– Теперь наклонись вперед, прижмись лицом к искателю, – говорит она, пристраивая видоискатель максимально плотно на голове. Он соединен с ящиком и очень похож на красный ручной диаскоп, который однажды подарила мне на Рождество бабушка. Только без мультяшных слайдов.

– Вот, – вручает пульт с кнопкой. Я придвигаюсь спиной к спинке кресла. – Это твоя клавиша, помнишь? Можешь нажать ее в любой момент. Вообще в любой. Если почувствуешь, что невмоготу, пойдем дальше. Все очень просто. Не дави на себя слишком, ладно? Это нужно тебе, а не мне.

Сердце вибрирует, готовясь к атаке.

– И последнее. Помни, лучше держать рот закрытым. Сохранение молчания позволит мыслям оставаться сфокусированными и стабильными для обеспечения наиболее полного воздействия. Если понадоблюсь, я буду здесь, в соседней комнате.

Она улыбается, но улыбкой врача, который только что сказал пациенту, что у того рак, – и надевает мне на голову наушники.

Бесконечное Безмолвие Космоса.

Вууш, вууш, вууш.

Наклоняюсь вперед, вжимаюсь лбом в искатель, на шаг ближе к черной дыре. Флуоресцентные светильники гаснут. Темнота. Пульс бьется в ушах.

Вууш, вууш, вууш.

Закрываю глаза. И молюсь сломанному Зигги на Кресте. Молитва в четыре слова:

«Пожалуйста. Излечи. Меня. Навсегда».

Тишину пронзает отдаленный гул. Включается проектор слайдов, заполняя экран передо мной слепящим белым светом. Я щурюсь и постепенно приспосабливаюсь.

Ладно, ладно, ладно, ты сможешь это сделать, Джонатан Коллинз. Ты сможешь вылечиться навсегда.