– Я не могу сообщить им, что я… В смысле, не могу позволить им понять… Я знаю, что неизлечим, потому что не могу перестать думать о нем…
– ДЖОНАТАН, ПОЕЗД ОТПРАВЛЯЕТСЯ! ЧУХ-ЧУХ! ПОЕХАЛИ!
Поворачиваюсь к двери.
– Это папа. Я должен идти.
Я целую ее в щеку и снова вешаю на стену.
– ДЖОНАТАН, ГДЕ ТЕБЯ ЧЕРТИ НОСЯТ?!
– Иду!
Хватаю пару альбомов и три силовых поля для дополнительной защиты:
Оставляю маму здесь.
Чтобы она хранила мои мечты в безопасности, пока меня не будет.
– Иисусе! Ты что, работаешь на ЦРУ? – кричит он из машины, вытирая лицо футболкой. – Зачем тебе понадобилось волочь с собой все это лишнее дерьмо?
«Затем, что если я не возьму с собой магнитофон, альбомы, проигрыватель и микрофон, то утоплюсь в озере раньше, чем ты успеешь проговорить «трах-тибидох», и буду преследовать тебя призраком до конца твоей одинокой никчемушной, несчастной жизни. Вот почему».
Это то, что я хотел сказать. Вместо этого отвечаю:
– Надо.
Все. У меня есть стратегия: болтай как можно меньше, делай как можно меньше – и будешь спасен. Итак, на старт.
Для протокола: несмотря на то что нервы в теле поджарились через один, чувство обоняния работает по-прежнему, и отдушка папиного «брюта» вышибает из меня сознание в ту же секунду, как я открываю дверцу. Наверное, он пытался заполировать запах травки, которую только что курил.
– Поторопись, сынок. Жарко.
Он нацепляет золотые очки-авиаторы. Я закидываю две сумки на заднее сиденье и с силой захлопываю пассажирскую дверцу…
И мы взлетаем! Серьезно. Моя голова бьется затылком о подголовник. Клянусь, он считает себя Ивелом-мать-его-Книвелом[63]. Сжимаю руками желудок, чтобы не облевать сиденья.
Подпевая фальцетом песне «Dream On»[64], папа между фразами выдает краткую программу предстоящей недели:
Папа:
– «Maybe tomorrow…» Хизер разрешила нам жить в трейлере ее брата. Он будет жить у нее. А она переедет с сынишкой к подруге Бернадетт… «…the good Lord’ll take you away…»
Я:
– Ладно.
Папа, рыская по дороге из стороны в сторону и прикуривая сигарету:
– Погоди, еще увидишь Гарри… «Dream on, dream on, shabbalabbadingdongdoo…» Он тебе понравится. Это ее сын. Ему, кажется, три года…
Я, хватаюсь за руль, пытаясь решить, стоит ли свернуть в поле и положить всему этому шикарный пламенный конец:
– ЖДУ НЕ ДОЖДУСЬ!
Когда сворачиваем на гравийную подъездную дорожку деревни трейлеров, я нарочно стараюсь не смотреть через озеро на дом Уэба, но, ЗИГГИ-СПАСИ-И-ПОМИЛУЙ, на старания не смотреть туда уходят все суперспособности.
Хизер стоит между двумя трейлерами в рабочей униформе с ведром косметики на лице, держа на руках круглого безволосого триббла[65]… извиняюсь, это, должно быть, и есть Гарри. Она машет рукой и что-то шепчет ему на ухо. Вероятно: «Мы заберем все их деньги и выберемся из этой адской дыры. Улыбайся!» Потому что в следующую секунду тот улыбается и начинает яростно трепыхаться в ее руках.
Папа сигналит и машет в ответ.
Я сжимаю в кармане остатки креста Зигги и молюсь, чтобы выйти из этой передряги живым.
Кажется, я на самом деле вдыхаю воду, а не воздух. Застоявшуюся воду в сточной канаве. Неудивительно, что здесь строят гнезда крысы. Где «питер-пол-и-мэри»? Пуф-пуф.
Гарри выворачивается из рук Хизер с визгом, то ли
– Как поживаешь?
Это Хизер. Вздрагиваю. Она подкралась ко мне, а я и не заметил. Есть у крыс такая особенность: они прыткие.
– Отлично, – отвечаю и забираю рюкзак и багаж с заднего сиденья.
– Давненько тебя не было видно. С того самого вечера на…
– Какой трейлер наш?
Она худая, как жердь, с огромной шапкой завитых перьев-волос, венчающей голову, с мелкими чертами лица, в настоящий момент подчеркнутыми штрихами голубых теней и ярко-розовых румян. Словно какой-то детсадовец по ошибке принял ее личико за голову Барби-манекена.