Зигги Стардаст и я

– Ага… входи, – затаскивает меня в трейлер; спотыкаясь, поднимаюсь по ступеням. Когда Хэл отворачивается, торопливо проверяю, нажата ли кнопка записи магнитофона, лежащего на дне рюкзака. Нажата. – Нет, она не знает. И не нужно. Ты какое пиво любишь?

– О… э-э… Все равно, какое есть… – Лишь вхожу внутрь, сознание мгновенно переносится в последний вечер, когда я был здесь. В этой постели. Когда он, лежа на мне, скалил зубы. Поскорее выдергиваю мысленить. – Значит… для тебя не важно… что я несовершеннолетний…

– Тебе сколько стукнуло?

– Семнадцать.

Он притискивает меня к стене, поднимает руку. Неужели собирается ударить? Вышибить из меня дух? Не показывать страха. Не показывать страха! Вместо этого, запустив пальцы в мои волосы, крысеныш убирает челку с глаз.

– Такой беленький… всегда любил блондинов. – Он сгребает пряди волос в кулак, оттягивая мою голову назад. – Я не расскажу, если ты не расскажешь…

– Отпусти, пожалуйста, больно…

– Я знаю, что ты хочешь этого, как тогда, тем вечером…

– Я не хотел…

– Нет, хотел…

– Нет, не хотел. Прекрати! – отпихиваю его. Отступает на пару шагов, но шрам на щеке от ухмылки задирается еще выше.

– А, так ты любишь пожестче, да? – подкрадывается ко мне.

– Я его видел, Хэл.

– Кого?

– Своего друга.

– Индейца?

– Да.

– Они все еще здесь? – Мгновенно распахивает дверь трейлера.

– НЕТ! Уже уехали. Пару дней назад.

Ложь. Но если бы он узнал правду…

– Хорошо. Давно пора, – говорит Хэл, все еще вглядываясь вдаль через озеро. – Ты уверен, что уехали?

– Да, э-э, слушай… ты очень сильно избил его.

– Я знаю, – говорит он, убирая голову из проема.

– А кто ж тогда избил тебя?

– Да какая хрен разница? – Проходит мимо, задев меня всем телом, откупоривает две бутылки пива. – Пей давай.

Пью. Вкус, как и в тот раз, будто у теплой мочи. Едва сдерживаю рвотный позыв.

– Расскажи, что случилось… я хочу знать…

– Зачем?

– Потому что… я…

– А, любишь кровавые подробности? Чуточку фрик, как и я?

– Просто расскажи, – прошу и отпиваю еще глоток.

– Ну, я схватил этого индейца за волосы, вот так… – Делает молниеносный выпад и так быстро запрокидывает мою голову, что кажется, он вывихнул мне шею. – Да кончай скулить, это не больно… Ты же за этим ко мне пришел, верно? Я знаю, тебе нравятся такие дерьмовые игры. – Пихает меня на кровать. – Швырнул его на землю, и он стал вопить. Нести какой-то индейский бред. И я врезал ему по челюсти – БАМ! – Хэл с силой ударяет кулаком в ладонь, я вздрагиваю. – Он давай снова вопить. Ну что, хочешь знать, что я сделал? – Наклоняется ко мне, почти к самому лицу. Изо рта несет тухлым тунцом. У меня сжимается желудок. – Я схватил его за эти девчачьи волосенки, приставил к горлу ножик Джо… помнишь, какой у Джо ножик? – И дальше шепчет мне на ухо: – «Не шевелись, мать твою», – сказал я. «Я сделаю из тебя настоящего мужчину». И давай срезать волосенки под ноль…

Он скользит холодной липкой ладонью по моему лицу вверх-вниз, слезы подступают, но стараюсь не дать им вырваться наружу. Смотрю прямо в глаза. Я не сдамся.

– И, ГОСПОДИ БОЖЕ ТЫ МОЙ! – восклицает он, вскакивая. – Ты бы видел его рожу, Джонатан! Такой жалкий… – Смеется. – Иисусе, как он был жалок! И тогда я плюнул ему в лицо. Как будто это была моя мишень, в самое яблочко, понимаешь? И тогда…

– Он вышиб из тебя дерьмо? – шепотом перебиваю я.

– Что ты сказал? – Он резко наклоняется, хватая меня рукой за щеки. – Что ты сейчас сказал, мальчишка?!

– Ничего. Я не… я имел в виду… разве ты не испугался?

– Чего?

– Они же ничего тебе не сделали…

– А им и не нужно НИЧЕГО делать, парень! Им вообще БЫТЬ здесь не следовало, ПОНЯЛ? – брызжет слюной. Его лицо становится таким же багровым, как налитой кровью глаз. – Да что ты там все время шаришь-то, а? А?!

Он заваливается на постель, пришпиливая меня спиной к стене. Рюкзак оказывается зажат между нами, магнитофон врезается мне прямо в мошонку. Резкая боль пронзает меня, но не подаю вида. Если сунется на миллиметр ближе – все поймет. Почувствует в рюкзаке магнитофон, и тогда всему конец.

– Я знаю, что вы дружки-приятели, – шепчет он. – Я видел той ночью… как вы целовались…

– Я… я не… я…

– «Не» там или «да», а вот что запомни, парень. Не смей тусоваться с этими индейцами, понял? Ты меня понял?!

– Они… расскажут копам…

Хэл картинно ахает, прикрывая ладонью рот.

– Копам?! О нет! Копам? О-о-о-о не-е-е-ет! Как мне страшно! – хохочет, отвешивает мне оплеуху, задевая висок. – Дурила ты! Копы не станут ничего делать. У них есть свои квоты по посадке краснокожих в каталажку. Я все время пытался тебе об этом рассказать, тупица. Держись подальше от индейцев, иначе загремишь вместе с ними. Я просто пытаюсь помочь… Мы храним секреты друг друга. Помнишь? – Придвигается, еще сильнее впечатывая магнитофон в мой пах. По щеке непроизвольно скатывается слеза. – О-о! Ты не бойся. Я буду тебя защищать. Буду вышибать дерьмо из этих индейцев, пока они не уберутся отсюда навсегда, как миленькие. Слышишь меня?

– Да… – хватаюсь за живот. – Кажется, мне плохо.