Зигги Стардаст и я

– Да не будь ты таким неженкой…

– Меня сейчас стошнит.

Он отстраняется.

– Ты серьезно, что ли?

– Да, похоже, пиво или съел что-то… Я не…

– Ну, иди тогда во двор. – Вскакивает, толкает меня к двери. – Мне здесь этого дерьма не надо.

– Я в кусты отойду. Мне слишком стыдно.

– Давай, я здесь подожду.

Бегу.

Так, хорошо, хорошо-хорошо… Меня уже не видно. Вскакиваю на Стингреймобиль и жму педали с такой силой, словно от этого зависит моя жизнь. Где он? Вот. Мой магнитофон. Все еще записывает. Привет. Тестовая запись. Мое имя – Джонатан Коллинз. Мне семнадцать лет. Сегодня… какое-то июля 1973 года. И у меня все хорошо. Ха, у меня не просто все хорошо! Я…

Я…

Я – ЭТО Я…

57

– О, какие люди! Привет, Джонатан! Сто лет тебя не видел, сынок!

– Привет, Честер.

Он перестает полировать бокал, одетый, как всегда, в наглаженную белую рубашку и черные брюки. Мурлычет Кэрол Кинг. Альма сидит все за тем же столом, уйдя мыслями в никуда, обвившись вокруг бутылки. У дальнего конца стойки милуется парочка, еще какой-то парень в армейской куртке играет сам с собой в бильярд, в темноте не видно кто, – но точно не дядя Расселл. И не папа. Ффух.

Такое ощущение, что здешняя жизнь словно встала на паузу, в то время как моя, трахбахтарарах, ВРЕЗАЛА СО ВСЕЙ ДУРИ ПО КЛАВИШЕ ПЕРЕМОТКИ.

– У тебя все нормально, сынок? – спрашивает Честер.

– Привет, малыш! – окликает Альма, бросаясь ко мне. – Что, черт возьми, с тобой стряслось?!

Наверное, вид у меня еще тот.

Так и есть. Ловлю собственное отражение в зеркале за стойкой. Боже мой, вот это да! Сам себя не узнаю. Помимо целого вороха листьев, прутиков и бог-знает-чего-еще в стоящих дыбом волосах и потеков грязи на лице… глаза. В них стало больше жизни. Они теперь ясные. Будто я расстегнул и сбросил защитный, продезинфицированный насквозь сияющий скафандр, а под ним обнаружился косматый дикий хаос меня настоящего. Наконец-то свободного.

– Все нормально. Правда, честное слово.

– Ты что, сбежал из дома? Старик тебя обидел? Где он? – спрашивает Честер, его лицо собирается морщинами, мгновенно превращаясь в образ Крестного Отца. Росточку в нем всего-то полтора метра с кепкой, но не хотел бы я попасться ему под горячую руку.

– Нет-нет, я не знаю, где он. Думал, к этому часу он уже будет здесь… Слушай, помнишь, ты говорил, что смог бы меня выручить? Если понадобится?

– Конечно. В любой момент. Что тебе нужно?

– Ты говорил, что твой брат – полицейский. Хороший коп.

– Лучший в Сент-Луисе.

– Хорошо. Ручка есть?

Протягивает мне ручку. Я вынимаю кассету из магнитофона.

– Какое сегодня число?

Мы оба поворачиваемся к рекламному календарю пива Bud, висящему за стойкой. Девица на нем замотана в американский флаг и держит в разведенных в стороны руках две бутылки.

Пишу на ярлыке кассеты:

«ПРИЗНАНИЕ ХЭЛА ЛУМИСА. 13 ИЮЛЯ 1973 ГОДА».

– Ты можешь сделать так, чтобы твой брат точно это получил?

– Хэл Лумис? Это тот никчемный сукин сын, что живет на озере?

– Да.

– Не водился бы ты с такими подонками, Джонатан.

– Пожалуйста, просто позаботься, чтобы он получил эту запись. И побудь с ним рядом, пока будет слушать. Ты поймешь, зачем, поверь. И тогда станет ясно, что надо делать. Так ты сможешь мне помочь.

Он поднимает голову, наши взгляды встречаются. Глаза у него голубые, но выражение нечитаемо: не понимаю, действительно он выполнит просьбу или думает, что я сумасшедший. Честер прижимает кассету к груди.

– Я буду защищать ее ценой жизни.

– Спасибо.

– Рад, что могу, наконец, тебе помочь.

– Да. Я тоже…

– Пойду-ка я прямо сейчас позвоню брату, – говорит он. – Чем бы он ни был занят… ну, поверь, сынок, мы об этом позаботимся.

– Когда папа придет, скажите ему, что заеду позже, – добавляю я, направляясь к двери, и сталкиваюсь с парнем, который играл в бильярд.

– Ой, прошу прощения, приятель… Скотти? Скотт, в смысле? Извини, я…

– Привет, Джонни… – Он неловко вертит в руках кий, сдувает с глаз челку.

– Я думал, ты в лагере…

– Был. Меня выперли.

– О… Ну, ладно… мне пора…

– Как я понял, бейсбольная бита предназначена не для того, чтобы бить окна или еще что… – хмыкает и опускает глаза, откашливается. Футболка с изображением группы Aerosmith сидит на нем слишком плотно.

– Ну, пока, что ли… – Начинаю обходить его, но он заступает дорогу, не выпуская кий из рук.

– Погоди… как лето проводишь? – спрашивает он.

– М-м. Э-э… Ну…

– Черт, да ты уже с меня ростом! Странно как, – говорит Скотт, продолжая перебирать руками по кию.

– Да.

– И голос другой. Да и выглядишь как-то не так. С ума спятить! Прям не знаю… – Смеется.

– А… Верно. – Машинально начинаю было начесывать волосы на лоб, но обрываю себя и смотрю на него в упор. – Я… я теперь не такой…

– Круто…

Что-то изменилось. Не могу даже объяснить. Словно в мраморе этой мышечной массы появилась пара трещин, щербин на безупречном фасаде. Из глаз пропало яростное желание вышибить дух из «задохлика». Нет, они тоже стали другими. Печальными. Может, такими и были всегда.

– Мне надо идти…