Читаем Зигмунд Фрейд полностью

– Ваше учение об этих фазах… Оно изумительно! – льстиво прильнула ко мне баронесса фон Альвенслебен. – Я не знаю, что мне делать с моим мужем! – тут же воскликнула она и захлопала ресницами.

– Что?! – пикнул я, но тут на меня обрушился такой шквал жалоб, начался такой шум, что я уже не смог вставить ни единого слова.

– И я со своим сыном! – прорываясь сквозь круговую осаду, запричитала герцогиня Генгебах.

– У моего мужа никак не закрывается оральная фаза! Он все время только и делает, что жрет и орет, жрет и орет! – наябедничала баронесса фон Альвенслебен.

– Что?!..

– Даже сейчас, вот посмотрите… – прислонившись ко мне, она осторожно тыкнула пальцем в глубь зала на вальяжного господина крупного телосложения, громко хохотавшего в кругу своих друзей. – Даже здесь его оральная фаза не знает рамок приличий! Жрет и ржет как конь! А ведь будет еще и орать!

– Подождите, но это же…

– Зигмунд! – не дав мне хотя бы попытаться разъяснить истинную суть моего учения, втиснулась герцогиня Генгебах. – У моего взрослого сына очень развита фаллическая фаза… Я это заметила случайно… – засмущалась она. – Но его интересует исключительно анальная фаза других юношей! – ее лицо огорченно вытянулось.

– Что?!. При чем тут?!.

– Боже, а вы слышали, что у маркизы Вильчек появилась новая генитальная фаза! – по секрету донесла какая-то стоявшая с краю дамочка.

– Она меняет эти генитальные фазы как перчатки! – укоризненно добавила ее соседка.

– Как она может?! Как она может?! И это при живом маркизе!! – закудахтали дамы.

– Боже, но как?!.

– А я бы не отказалась от какой-нибудь случайной генитальной фазы, а то у меня сплошная латентная, – не обращая внимания на мои страдания, разоткровенничалась пожилая графиня.

– Ааааа!!! – схватился я за голову.

– Зигмунд, что с Вами? – дамы притихли и взволнованно уставились на меня.

– Все! Я уезжаю домой! – с горечью махнул я на все рукой и ринулся к выходу.

– Как прошел бал? – поинтересовалась дома моя жена Марта.

– Это невыносимо! – разразился я праведным гневом. – Эти тупые курицы! Они свихнулись по фазе! Вот как раз такие дуры и переврут все мое учение и исказят его до неузнаваемости!

– Истину исказить нельзя, – успокоила меня Марта, заботливо расправив лацканы пиджака на моей груди. От ее нежных слов я снова почувствовал прилив уверенности в себе.

Зигмунд улыбнулся и замолчал. В тишине кабинета минуты две слышалось лишь мирное тиканье настенных часов, отсчитывающих секунды.

– Так значит, пять фаз, – подытожил Дэвид.

– Пять.

– Может, по чашечке кофе?

– С удовольствием! В саду?

– Разумеется!

Оба встали со своих кресел и заторопились вниз.

Отступники

– Зигмунд, срочно собираемся! – влетел в гостиную взъерошенный Дэвид, на ходу застегивая запонки на рукавах рубахи.

– Что-то произошло? – невозмутимо сложив утреннюю газету, поинтересовался Зигмунд причиной столь внезапной спешки.

– Хорошо, что я об этом вовремя вспомнил, – пробубнил Дэвид, мучаясь с застрявшей в петельке запонкой. – Хочу взять вас с собой на один семинар, – обратился он к старику и многообещающе добавил, – Вам понравится! Такси уже ждет!

– Ну что ж, – хмыкнул Зигмунд и медленно приподнялся с кресла. – Если мне понравится, тогда конечно!

Покинув гостиную, они вышли из дома и немного постояли на крыльце, разглядывая хмурое небо.

– Будем надеяться, что дождя сегодня не будет, – оптимистично загадал Дэвид, не желая занимать руки зонтами. Заметив черное лондонское такси, поджидающее их у обочины, Дэвид приветливо помахал водителю.

– Надеюсь, вы хорошо отдохнули! – начал разговор он, удобно устроившись с Зигмундом на заднем сиденье просторного автомобиля.

– О да! После вчерашней прогулки я спал как убитый! – поблагодарил Зигмунд, довольно вспоминая воскресный семейный поход в Гайд-парк.

Дэвид удовлетворенно кивнул.

– Расскажите о ваших учениках! – вдруг попросил он. – Я знаю, некоторые из них… ушли от вас…

– Да… Они были непослушными мальчишками, – с отцовской болью в голосе отозвался о них Зигмунд.

– У вас же было психоаналитическое общество? – попытался обратить внимание на более приятные воспоминания Дэвид.

Перейти на страницу:

Все книги серии Эксклюзивные мемуары

Фаина Раневская. Женщины, конечно, умнее
Фаина Раневская. Женщины, конечно, умнее

Фаина Георгиевна Раневская — советская актриса театра и кино, сыгравшая за свою шестидесятилетнюю карьеру несколько десятков ролей на сцене и около тридцати в кино. Известна своими фразами, большинство из которых стали «крылатыми». Фаине Раневской не раз предлагали написать воспоминания и даже выплачивали аванс. Она начинала, бросала и возвращала деньги, а уж когда ей предложили написать об Ахматовой, ответила, что «есть еще и посмертная казнь, это воспоминания о ней ее "лучших" друзей». Впрочем, один раз Раневская все же довела свою книгу мемуаров до конца. Работала над ней три года, а потом… уничтожила, сказав, что написать о себе всю правду ей никто не позволит, а лгать она не хочет. Про Фаину Раневскую можно читать бесконечно — вам будет то очень грустно, то невероятно смешно, но никогда не скучно! Книга также издавалась под названием «Фаина Раневская. Любовь одинокой насмешницы»

Андрей Левонович Шляхов

Биографии и Мемуары / Кино / Прочее
Живу до тошноты
Живу до тошноты

«Живу до тошноты» – дневниковая проза Марины Цветаевой – поэта, чей взор на протяжении всей жизни был устремлен «вглубь», а не «вовне»: «У меня вообще атрофия настоящего, не только не живу, никогда в нём и не бываю». Вместив в себя множество человеческих голосов и судеб, Марина Цветаева явилась уникальным глашатаем «живой» человеческой души. Перед Вами дневниковые записи и заметки человека, который не терпел пошлости и сделок с совестью и отдавался жизни и порождаемым ею чувствам без остатка: «В моих чувствах, как в детских, нет степеней».Марина Ивановна Цветаева – великая русская поэтесса, чья чуткость и проницательность нашли свое выражение в невероятной интонационно-ритмической экспрессивности. Проза поэта написана с неподдельной искренностью, объяснение которой Иосиф Бродский находил в духовной мощи, обретенной путем претерпеваний: «Цветаева, действительно, самый искренний русский поэт, но искренность эта, прежде всего, есть искренность звука – как когда кричат от боли».

Марина Ивановна Цветаева

Биографии и Мемуары
Воспоминание русского хирурга. Одна революция и две войны
Воспоминание русского хирурга. Одна революция и две войны

Федор Григорьевич Углов – знаменитый хирург, прожил больше века, в возрасте ста лет он все еще оперировал. Его удивительная судьба может с успехом стать сценарием к приключенческому фильму. Рожденный в небольшом сибирском городке на рубеже веков одаренный мальчишка сумел выбиться в люди, стать врачом и пройти вместе со своей страной все испытания, которые выпали ей в XX веке. Революция, ужасы гражданской войны удалось пережить молодому врачу. А впереди его ждали еще более суровые испытания…Книга Федора Григорьевича – это и медицинский детектив и точное описание жизни, и быта людей советской эпохи, и бесценное свидетельство мужества самоотверженности и доброты врача. Доктор Углов пишет о своих пациентах и реальных случаях из своей практики. В каждой строчке чувствуется то, как важна для него каждая человеческая жизнь, как упорно, иногда почти без надежды на успех бьется он со смертью.

Фёдор Григорьевич Углов

Биографии и Мемуары
Слезинка ребенка
Слезинка ребенка

«…От высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка, который бил себя кулачонком в грудь и молился в зловонной конуре неискупленными слезами своими к боженьке». Данная цитата, принадлежащая герою романа «Братья Карамазовы», возможно, краеугольная мысль творчества Ф. М. Достоевского – писателя, стремившегося в своем творчестве решить вечные вопросы бытия: «Меня зовут психологом: неправда, я лишь реалист в высшем смысле, т. е. изображаю все глубины души человеческой». В книгу «Слезинка ребенка» вошли автобиографическая проза, исторические размышления и литературная критика, написанная в 1873, 1876 гг. Публикуемые дневниковые записи до сих пор заставляют все новых и новых читателей усиленно думать, вникать в суть вещей, постигая, тем самым, духовность всего сущего.Федор Михайлович Достоевский – великий художник-мыслитель, веривший в торжество «живой» человеческой души над внешним насилием и внутренним падением. Созданные им романы «Преступление и наказание», «Идиот», «Бесы», «Братья Карамазовы» по сей день будоражат сознание читателей, поражая своей глубиной и проникновенностью.

Федор Михайлович Достоевский

Биографии и Мемуары

Похожие книги

100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное