Зигмунд Фрейд

Фрейбург стал местом, которое Фрейд часто вспоминал с ностальгией, его «Эдемом». Уже в старости он писал в ответ на почести, оказанные ему этим городом: «В глубине моей души все еще живет счастливый фрейбургский мальчишка». Первая часть пути в Лейпциг была проделана в телеге. Фрейд вспоминает станцию Бреслау, через которую ночью прошел поезд. Газовое пламя напомнило ему души, горящие в аду, о которых ему рассказывала служанка.

Вскоре после того, как Эммануил и Филипп начали свою собственную жизнь, Якоб и Амалия снова оказались в Австрии с двумя младшими детьми, Зигмундом и Анной. Теперь они жили в Вене. Возможно, им помогала семья Амалии, Натансоны. Их первое жилье, где они поселились, скорее всего, в 1860 году, находилось на другом берегу Дунайского канала, напротив Леопольдштадта, еврейского квартала к северо-востоку от центра Вены. Они жили у Фрейда-однофамильца, винокура. Вскоре они переехали на противоположный берег, в сам Леопольдштадт, и стали жить между каналом и рекой, где душные пары мастерских на первых этажах заполняли улицы и тесные жилища. В этом районе, от которого было рукой подать до центра города, были и красивые дома, а на одном его конце, за железнодорожной станцией и сортировочной, находился Пратер, венский парк. Но Леопольдштадт становился все более перенаселенным с каждым поездом, привозившим с востока людей, полных новых надежд.

Самые бедные снимали часть комнаты, отделенную меловой чертой, а иногда и просто право спать в кровати, когда та была свободна. Фрейды находились не в столь плачевном положении, но были все же ближе к низам, чем к верхам.

Они приехали в Вену навсегда. Фрейд прожил в этом городе восемьдесят лет, практически до конца жизни. Часто он проклинал Вену, насмехался над ней, ненавидел ее. Однажды он писал невесте о «гротескных, звериных лицах» жителей города, их «деформированных черепах и носах картошкой». Но в разлуке с Веной он тоже долго прожить не мог. Мы имеем в виду особую Вену, в которой молодые дамы-буржуа, подчиненные своим мужьям, поверяли свои сны и страхи задумчивому врачу-еврею, Вену, где под толстым слоем обмана и лицемерия (впрочем, так ли она отличалась от Нью-Йорка или Лондона?) он нашел почву для своих фантазий и материал для экспериментов на людях.

Глава 3. Одуванчиковый луг

Якоб и Амалия наверняка хотели для детей самого лучшего, но нет доказательств тому, что они как родители обладали воображением или прозорливостью. Предполагают, что в роду Амалии был ученый. Со стороны Якоба в семье были лишь торговцы. Его амбиции были велики, но весьма туманны. Будучи оптимистом, возможно, он видел в розовом свете будущее мальчиков – точнее, мальчика, поскольку его жена после Зигмунда (и вскоре умершего Юлиуса) рожала только девочек. Он думал об удачном ремесле или даже профессии. Едва ли он имел в виду еврейский образ жизни. Будущее было за эмансипацией, за подражанием австрийцам, которые, в свою очередь, стремились быть ближе к Германии.

И родители, и сестры (если им не повезет найти мужей) были заинтересованы в том, чтобы Зигмунд преуспел. У Якоба не было явных источников дохода, и как ему удавалось создавать впечатление неплохого уровня жизни, до сих пор остается загадкой. В городской документации записано, что у него не было облагаемых налогом доходов. Семье помогали сыновья из Манчестера и, наверное, Натансоны, пока их глава, тоже Якоб, в 1865 году не скончался. Зигмунд-торговец, банкир или врач с накрахмаленным воротничком и цилиндром стал бы ценным подспорьем в системе выживания отца.

Самые ранние фотографии семьи создают впечатление респектабельности. Важно уже одно то, что их делали. На паре снимков 1864 года, когда Зигмунду было восемь, лет, видна обычная обстановка студии. На портрет попали изображения всех европейских столиц. На обоих снимках мы видим Зигмунда – уверенного в себе, с головой, возможно, поддерживаемой специальным зажимом, с блестящими, тщательно причесанными волосами, с послушно размещенными по указанию фотографа немного неуклюжими руками. На одном из снимков изображен Якоб, мелкий торговец с коротко подстриженной бородкой, на втором – Амалия в темной одежде. Рядом с ней две дочери и сын. Вид у нее довольно властный.

Несколько лет спустя родители семейства даже заказали их общий портрет маслом: Зигмунда, пятерых сестер и брата Александра, который наконец родился в 1866 году. Головы непропорциональны туловищу: художник явно был неопытен. И все же сам факт заказа картины говорит о многом.