Зигмунд Фрейд и Карл Густав Юнг. Учения и биографии

Однажды в кабинет Фрейда через окно пробралась кошка. Основатель психоанализа был напуган, поскольку в его кабинете находилась дорогая для него коллекция древностей и он имел все основания опасаться за их сохранность, поскольку своими неосторожными движениями кошка могла не только нарушить установленный порядок, но и нанести определенный ущерб.

В его кабинете находилось более сотни различных статуэток египетского и греческого происхождения. Имелись деревянные, глиняные и мраморные изображения различных богов и богинь, включая Гора, Осириса, Пана, Нейт, Силену. Стояли различные фигурки Будды, Эдипа, Сфинкс. На письменном столе стоял барельеф из египетской гробницы. Полки были заставлены вазами и различными предметами, найденными при археологических раскопках. Словом, внезапно появившаяся в кабинете Фрейда кошка действительно могла нанести невосполнимый ущерб его коллекции древностей.

К тому же Фрейд не испытывал восторга от домашних животных. На протяжении многих лет у него не было ни кошек, ни собак. И только позднее у Фрейда появился живой интерес к собакам.

В 1926 году им была приобретена восточноевропейская овчарка Вольф. Она сопровождала дочь Анну в прогулках по окрестным лесам. Два года спустя Фрейд во время летнего отдыха взял с собой чау-чау Люн-Ю – подарок, преподнесенный ему Дороти Берлингем, которая стала другом его семьи. Потом эту собачку сменила другая, которую назвали Джо-Фи.

В конце своей жизни Фрейд испытывал радость от общения с появившимися у него собаками, включая Джо-Фи и Вольфа. По некоторым воспоминаниям близких основателя психоанализа во время приемов пациентов Джо-Фи располагалась под столом, на котором находились многочисленные произведения античного искусства, и начинала зевать в тот момент, когда психоаналитический сеанс завершался.

В конце 1936 года Фрейд писал Марии Бонапарт:

«Часто, когда я глажу Джо-Фи, я ловлю себя на бормотании одной мелодии, в которой, несмотря на всю свою немузыкальность, я могу узнать арию (Октавио) из “Дон Жуана”».

Визит кошки к Фрейду пришелся на сравнительно ранний период его терапевтической деятельности. Это произошло в тот период, когда его кабинет был расположен еще на первом этаже. Некоторые экспонаты его коллекции древностей были временно расставлены на полу. Поэтому, увидев, как кошка, которая, первоначально расположившись на кушетке, затем спрыгнула на пол и стала обнюхивать произведения искусства, Фрейд замер в испуге, не решаясь ее прогнать.

Непрошеная гостья, от удовольствия мурлыча себе под нос, изящно и грациозно прошлась между расположенными на полу фигурками. К удивлению и радости Фрейда, она не уронила ни одной из них, в результате чего он был покорен незнакомкой. В благодарность он приказал принести ей молока.

Когда в следующий раз кошка вновь посетила кабинет Фрейда, так же грациозно проходя между предметами древности, основатель психоанализа уже не испытывал чувства ужаса. Напротив, его восхищение от грациозности кошки росло изо дня в день. Он заранее готовил блюдце с молоком, полагая, что кошка будет безмерно благодарна ему.

Однако кошка оказалась нарциссической. Она не обращала никакого внимания на Фрейда. Все его старания ни к чему не приводили, поскольку кошка испытывала полное равнодушие к основателю психоанализа. Чтобы привлечь к себе внимание, ему приходилось, сидя в кресле, опускать одну из ног на пол и покачивать ею. Только в этом случае кошка обращала внимание, да и то не на Фрейда, как человека, а на носок его покачивающегося ботинка.

Такое общение Фрейда с нарциссической кошкой продолжалось довольно длительное время, пока однажды он не обнаружил, что она больна. Несмотря на лечение, она умерла, так и не удостоив основателя психоанализа, который привязался к кошке, своим особым расположением. В отличие от его пациенток, которые с обожанием относились к нему, кошка оказалась на удивление эгоистичным и самодостаточным существом.

Впоследствии, когда у Фрейда появились собаки, опыт общения с нарциссической кошкой оказал, видимо, свое воздействие на основателя психоанализа. В частности, он настолько привязался к чау-чау Джо-Фи, которая была у него на протяжении семи лет, что в одном из писем Марии Бонапарт в конце 1936 года написал о возможности глубокой любви к животному. Такое признание было сделано им в ответ на рукопись книги Бонапарт о Топси, которую греческая принцесса прислала ему:

«Эта книга мне дорога; она столь волнующе правдивая и искренняя. Конечно, это не аналитическая работа, но в ней царит дух аналитического поиска правды и знания. В ней действительно даются реальные обоснования тому замечательному факту, что можно любить некое животное, как Топси (или как моя Джо-Фи), столь глубоко: любовь без какой-либо амбивалентности, простота жизни, свободной от конфликтов цивилизации, которые так тяжело терпеть, красота существования, завершенного в самом себе».