Зигмунд Фрейд. Упадок и конец психоанализа

Мы могли бы привести еще много других примеров, например, лечение уже описанного в одной из предыдущих глав навязчивого мытья рук. Вероятно, мы только неохотно примиряемся с тем, что мы эволюционным путем происходим от звероподобных предков, и, вероятно, нас также не устраивает то, что мы, как и они, ограничены в нашем поведении физическими механизмами, которые кажутся нам примитивными и недостойными. Но ведь задача ученого – обращать свое внимание в первую очередь на факты, а не на то, что нам, людям, нравится, а что нет. Правильный способ оценивать теории – все равно, бихевиористического или герменевтического направления – состоит в том, чтобы проверять фактические последствия их применения. Но именно эти последствия применения указывают, в общем, на правильность бихевиористического подхода, тогда как, с другой стороны, у герменевтических теорий, в особенности в их фрейдистском одеянии, постоянно всплывают ошибки и неточности.

В общих чертах ошибка герменевтики и, в частности, психоанализа основывается на том, что лежащая в основе ее установка – псевдонаучна. Фрэнк Чоффи выразил это однажды такими словами:

«Для псевдонауки характерно то, что гипотезы, которые она охватывает, стоят в асимметричном соотношении к разбуженным этими гипотезами ожиданиям, в том смысле, что, хотя за ними признают, что они указывают направление ожидаемых результатов, и они также считаются обоснованными по причине их исполнения, но и в случае неисполнения они тоже не лишаются доверия. Способ, которым она (псевдонаука) достигает этого, состоит в том, что она умеет истолковывать гипотезы перед (предсказанным) событием в узком и определенном смысле, и, напротив, делает это в более широком и расплывчатом смысле, если уже после события выявляется, что эти гипотезы оказались непригодными. Такие гипотезы ведут двойную жизнь – усмиренную и ограниченную в ожидании соответствующего (противоположного) наблюдения (counter-observation) и другую, более необузданную, даже распущенную перед лицом противоположного опыта. Однако эту характерную черту нельзя разоблачить простым созерцанием; если мы хотим установить, играют ли (предварительные) высказывания в действительности эмпирическую роль, тогда мы должны непременно узнать, что именно их защитники – и вовсе не мы – вообще готовы назвать фактическим опровержением (disconfirmatory evidence)».3

Но даже с герменевтической точки зрения Фрейд и психоанализ должны рассматриваться как «неудачи». Ведь единственное, что они предлагают нам, это фиктивные интерпретации псевдособытий, неудачи в лечении, нелогичные и непоследовательные теории, не уличенные заимствования у предшественников, «озарения» совершенно не доказанной ценности, а также диктаторская и нетерпимая группа приверженцев, которые – вместо того, чтобы добиваться правды – предаются пропаганде. Неудивительно, что у этого наследия были весьма отрицательные последствия для психиатрии и психологии – последствия, некоторые из которых нужно обсудить теперь.

Первым – и, вероятно, самым достойным сожаления – последствием было воздействие психоаналитической терапии на пациентов. Действительно их надежды на излечение и спасение снова и снова рушились, и в нескольких случаях лечение даже еще ухудшило болезнь. Как часто их жертва времени, энергии и больших денег должна была оставаться бесплодной, и насколько часто последующее разочарование оказывалось тяжелым ударом по их самоуважению, не говоря уже об их естественном стремлении к счастью. Нам следует всегда помнить об этих больных судьбах, когда мы обсуждаем психоанализ. Потому что научные претензии Фрейда – это только одна сторона медали; другая же показывает терапевтические амбиции, и они, естественно, – с точки зрения человека – гораздо более важны. Во всяком случае, соответствующие неудачи психоаналитиков и их нежелание признавать собственные провалы никогда нельзя забывать.