Зигмунд Фрейд. Упадок и конец психоанализа

Ну, если это так, то может ли наличие в детстве невротиков травм дать нам тогда основания для принятия их значения как причины? Ведь должно же быть в реакции ребенка на эти «травмы» [т.е. психические расстройства] что-то, что отличает невротическое детство от нормального, и действительно Фрейд также объясняет: «Итак, дело не в том, какой опыт сексуальных возбуждений получил индивидуум в своем детстве, а, прежде всего, в его реакции на этих переживания, то, ответил ли он на эти впечатления вытеснением или нет».

Может быть, тогда это вытеснение, которое позволяет делать различие между невротическим и неневротическим детством? Ответ должен звучать «нет!», так как, по Фрейду, такие «травматические переживания» не только не минуют ни одного человека, но никто также не ускользнет от «вытеснения», которое они влекут за собой. Соответствующим образом в другом месте у него говорится:

«На самом деле каждый человек прошел эту стадию, но затем вытеснил ее содержание с энергичным усилием и привел к забвению».16

Как оказывается, Фрейду нигде не удалось прийти к окончательному объяснению того, что именно отделяет раннее детство невротика от детства нормального взрослого.

Чоффи попадает в точку, когда он пишет:

«Объяснением этой двусмысленности, отговорок и противоречий может служить то, что Фрейд находится в плену одновременно двух необходимостей: хочет сказать и, все же, не может как-нибудь сказать, какие именно события в раннем детстве порождают предрасположенность к неврозу. Хочет сказать, потому что его открытие патогенной (вызывающей болезнь) роли сексуальности в детстве невротиков является так называемым исходным пунктом для его убеждения в том, что неврозы – это проявления возрождения детских сексуальных конфликтов, и вместе с тем в то же время для правильности метода, с которым была открыта это этиология. И, все же, не может сказать это, потому что слишком определенное изображение его этиологических гипотез должно было бы повлечь за собой риск их опровержения, и это, в свою очередь, могло бы угрожать не только его попыткам объяснения неврозов, а – еще более роковым образом – также методу, с помощью которого они были получены. Только тем, что он выдвигал те профилактические и [?] патогенные утверждения, можно было оправдать его интересы и подходы, в то время как они могли, все же, быть гарантированы только отказом от них». (указ. соч.)

Мы еще увидим, что Фрейд полагается исключительно на толкование снов, оговорок, ошибочных действий и другого туманного материала, которому определенно не подобает какая-либо неопровержимая выразительность. Его значимость зависит как раз от допущения, что теория, на которой это основывается, была точно доказана. Между тем как раз такое независимое доказательство отсутствует, и мы можем процитировать в качестве доказательства даже известного психоаналитика наших дней, а именно Джадда Мармора, который как будто представляет наш пункт обвинения:

«В зависимости от точки зрения аналитика пациенты каждой школы, кажется, производят точно тот вид феноменологических данных, который подтверждает теории и интерпретации их аналитика! Таким образом, каждая теория склоняется к тому, чтобы доказывать свою собственную правильность. Фрейдисты обычно обнаружат материал об эдиповом комплексе и страхе кастрации, сторонники Юнга – материал об архетипах, последователи Ранка – о страхе разлуки, сторонники Адлера о мужском стремлении и чувствах неполноценности, представители школы Хорни об идеализированных образах, последователи Салливана – о нарушенных человеческих отношениях, и так далее. Факт состоит в том, что в таком комплексном процессе, каким это представляет психоаналитическая терапия, взаимное влияние пациента и терапевта друг на друга, и особенно последнего на первого, проникает необычайно глубоко. То, чем интересуется терапевт, вид вопросов, которые он задает, материал данных, на который он реагирует или его игнорирует, и интерпретации, которые он делает – все это оказывает слабое, но не недооцениваемое суггестивное воздействие на пациента, чтобы производить скорее определенные виды данных, чем другие».23

Если ведущие психоаналитики сами признают такие фундаментальные ошибки интерпретации, тогда критик психоанализа действительно должен еще сильнее подкрепить тот аргумент, что нужны другие, настоящие доказательства, чтобы сделать спекулятивные теории Фрейда правдоподобными. И не очевиден ли вывод, что гораздо лучше было бы полагаться на непосредственные данные наблюдений, вроде тех, что были представлены Валентайном и многими другими, вместо того, чтобы отвергать их в пользу постоянной неизвестности методик интерпретации? Процитируем еще раз Чоффи: