Зильбер. Третий дневник сновидений.

Когда за секунду до того я смотрела в ту сторону, мисс Я-одержима-демоном-потому-что-я-больше-не- принимаю- таблеток там ещё не было. То есть она там была, но стала видимой, когда я уже прошла мимо. Возможно, ей хотелось понаблюдать, как я от страха съёжусь. Что я, конечно, и сделала.

- Не ягуар, - поправила я автоматически.

Анабель пожала плечами:

- Это одно и то же. Ты встречаешься с Генри? Он только что здесь проходил.

- Рада узнать.

Я не хотела смотреть на неё, но приходилось. В сумерках коридора её бирюзовые глаза соперничали блеском с золотистыми волосами, а цвет лица был как на старинном холсте. Казалось, она подсвечена каким-то скрытым источником, и только на неё падает мягкий луч вечернего солнца. Анабель была в самом деле потрясающе хороша, словно картина, которой нельзя налюбоваться, и не без усилия приходилось напоминать себе, что в обычной жизни она не такое уж сверхъестественное совершенство. Всё-таки я невольно спрашивала себя, не смотрел ли на неё так же зачарованно Генри, если он действительно проходил мимо.

Слушая Анабель, я испытывала иррациональную ревность, Ревность и отчасти бешенство.

-Я слышала, ты сегодня познакомилась с его матерью. - Она мягко мне улыбнулась.

Я стиснула зубы. Ей об этом сказал Генри? И когда, и почему он рассказал это именно ей?

- Удивительно! - Нежные ноздри Анабель затрепетали. - Сколько же тебе пришлось ждать, пока он пригласит тебя к себе домой? Всего лишь полгода?

Я наморщила лоб, надеясь, что она замолчит. Бесполезно. Она язвила дальше:

- По крайней мере, ты теперь знаешь, почему он всё время старался держать тебя подальше? Или считать этот знак доверия свидетельством, что ты наконец с ним переспала?

Как у неё это получалось? Она выговаривала именно то, что говорил мне в душе какой-то посторонний голос, - может, мой комплекс неполноценности. Тот самый комплекс, уже породивший этого Расмуса, а невольно и Матта, в сон которого на этой неделе я проделала особенно дальний крюк. Хотя о Матте ещё не сказано было ни слова, мысль о симуляторе полётов стоило отложить.

«Невелика хитрость, Лив, - шептал мне внутренний голос, - ведь скоро начнутся весенние каникулы, а ты всё тоже неопытная, вызывающая сочувствие девственница!»

Анабель улыбалась, как будто понимала каждое слово. Но я не хотела слушать ни Анабель, ни свой комплекс неполноценности. Оба отравляли мне душу.

- Ягуары и леопарды вовсе не одно и то же, - сказала я твёрдо. - У ягуаров шире голова и пасть, кроме того, рисунок шкуры у них разный. У ягуара крупней круглые пятна, у леопарда нет светлых точек на этих пятнах. Кроме того, ягуары любят плавать, в то время как...

Анабель скрестила руки и сочувственно улыбнулась мне.

- Я понимаю, ты не хочешь обсуждать со мной своих отношений с Генри, - прервала она меня. - Хотя я могла бы и кое-что подсказать. Я действительно хорошо его знаю. Даже знаю, как он целуется.

Господи, как я её ненавидела!

Она засмеялась.

- Не переживай, это было задолго до тебя. У меня с Генри много общего. Например, мрачные семейные тайны и детство, которое... которое оставляет в душе шрамы. Это связывает. Нам обоим не приходится так уж гордиться своими матерями.

Она задумалась о своём, и на меня вдруг накатила волна сочувствия к ней. Бедная Анабель! Наверно, это ужасни жить в такой секте.

- Вообще-то моя мать поступила мило, повесившись на поясе своего купального халата после того, как она разрушила моё детство, - продолжала Анабель.

Перед моими глазами прокрутился небольшой фильм ужасов: ранняя версия про Анабель, когда для неё всё решает ритуальный кинжал. Бедная Ана... Нет, стоп!

Усилием воли я напомнила себе, что передо мной умелый манипулятор, известный своей способностью внушать. Сравнивать детство Генри со своим тоже было уловкой, чтобы пробудить во мне сочувствие, и эта уловка, блин, срабатывала.

А ведь сравнение хромало. Мать Генри, конечно, не удостоилась бы звания лучшей матери года, но по сравнению с матерью Анабель она была вполне безобидной. Наша встреча сегодня днём была совершенно незрелищной, просто скучной. Я то и дело спрашивала себя, почему всю неделю в моём воображении возникали всевозможные ужасные сюжеты. Может, потому, что Генри пригласил меня на чай и так официально и торжественно и вместе с младшей сестрой испёк торт. И потому что он нервничал больше меня. Но ничего официального и тем более торжественного не получилось.

Я совсем недолго посидела за столом, когда мне стало уже ясно, что мать Генри ничуть мной не интересуется. Только и всего. Ни изучающего взгляда, ни неприятных вопросов, как я в душе опасалась. Когда она, что-то болтая, поднялась со стула и указала на меня пальцем, я уже не относилась к ней как к старшей. Я пыталась найти у неё известные признаки алкоголизма и болезни курильщика, такие, как расширенные поры, отёкшее лицо и нос пьяницы, но ничего такого не обнаружила.