Зима была холодной

— Простите, служба будет завтра, — начал было он, но тут же осёкся, разглядывая до боли знакомую фигуру в полумраке. В следующую секунду Колум уже бросился вперёд, заключая брата в крепкие объятия. — Живой!.. — прерывающимся голосом прошептал он, продолжая сжимать так крепко, что Киллиан невольно охнул и со смехом отодвинулся.

— Живой, как видишь, — продолжая улыбаться, ответил он. — И миссис Коули тоже, — предугадал следующий вопрос Киллиан.

— Как ты… как вы… — Колум не находил слов. Нахлынувшее облегчение после тяжелого, изматывающего ожидания последних дней было так велико, что они застревали, перекатываясь с колючим комком в горле.

— Я всё тебе расскажу, — побежал Киллиан, кладя брату руку на плечо. — Но сначала дай промочить горло, за эти дни я совершенно забыл вкус виски.

Вскоре они уже сидели на крыльце, наслаждаясь последними лучами заходящего солнца, ласково касавшимися их ног. Колум слушал историю спасения, то и дело открывая рот, чтобы перебить, но заставляя себя молчать, дать брату высказаться. На душе было тепло и уютно: два самых дорогих человека в его жизни были живы и здоровы, разве могло быть лучше?

За эти дни Колум сотни раз пытался понять, что именно значит для него Алексис Коули. Каждый день, не приносящий вестей, заставлял сходить с ума от невозможности что-то сделать, и только одна мысль неотступно стучала в голове: «Только бы она была жива!». Отчего-то казалось, что с её смертью в жизни Колума оборвётся что-то слишком ценное, слишком дорогое, то, что невозможно будет починить или заменить. Она стала преследовать ночами, когда он ложился в кровать, бездумно глядя в потолок. Яркая, живая, наполненная светом. И Колуму казалась кощунственной мысль, что её может больше не быть. Что её положат в деревянный ящик и засыплют землёй, а он прочтёт молитву и скажет какие-то слова, которые ничего не будут значить…

И вот теперь — жива! И эта мысль наполняла таким неимоверным счастьем, перед которым даже радость от возвращения брата невольно померкла.

Киллиан давно замолчал, разглядывая скрывающийся за деревьями оранжевый диск, но Колум не обратил на это внимания, крепко задумавшись.

Стоило рассказать брату о том, что произошло между ними в резервации. Определённо стоило, вот только Киллиан не мог заставить себя произнести это вслух, поделиться тем, что хотелось скрыть ото всех глаз, холя и лелея своё нежданное счастье. Какой-то суеверный страх стучал в рёбра, заставляя держать всё в себе, и Киллиан решил ему поддаться, хотя бы на время, прежде чем они с Алексис не решат, как быть дальше. Хотя он для себя уже всё решил — отпускать Алексис от себя он не собирался. Пусть их отношения начались неправильно, перевернулись с ног на голову, это не значило, что он не сможет поступить так, как должно. И даже если она захочет возразить, Киллиан сможет заставить её переменить мнение.

— Мне пора. — Он поднялся с крыльца, и Колум встрепенулся, удивлённо глядя на наполовину опустошённую бутылку.

— Я думал, ты сегодня останешься.

— Соскучился по телесным радостям, — усмехнулся Киллиан, поморщившись про себя — думать о девочках из салуна отчего-то было неприятно. Словно они могли запачкать одним своим взглядом то светлое, что сейчас царило в его душе. Колум понятливо улыбнулся:

— Мне по сану положены только крохи от этих радостей, — и он покосился на бутылку.

— Может, пора пересмотреть приоритеты? — подмигнул Киллиан, сбегая с крыльца. Колум с улыбкой проводил его, думая, что давно не видел брата таким… Счастливым. Мысль прошибла острой иглой от мозга прямо в позвоночник, заставляя сложить вместе разрозненные кусочки большой мозаики. Умиротворённое выражение лица Киллиана, то, что он впервые за годы зашёл в церковь, счастливую улыбку, то и дело мелькавшую на лице и глаза, буквально светящиеся теплом. Отчего он, мнящий себя великим чтецом чужих душ, сразу не заметил того, как изменился брат? Едва ли это было связано просто с удачным спасением одной прелестной молодой миссис. Нет, здесь явно надо было копать глубже.

Колум в волнении поднялся, собираясь окликнуть Киллиана, но тот уже сорвался с места, быстро скрываясь в сгущающихся сумерках. Образ Алексис, счастливо улыбающейся Киллиану, неприятно кольнул, заставляя всколыхнуться внутри чувство, которое, как привык считать Колум, никогда не имело над ним власти. Отчего же сейчас в груди заныло, тяжело и протяжно? Ведь он сам хотел устроить их счастье, подталкивая друг другу. Почему же теперь, когда доказательства их сближению практически у него в руках, так паршиво на душе?