Зима Джульетты

Что ты, ненормальная, наделала, что?! В кои-то поры душа твоя ожила, почувствовала, влюбилась!.. Почему ты сбежала? В отношении Любочки порядочность проявила? Ой, не смеши свою тренированную задницу! Глупость это, а не порядочность. Бабье жеманство. Ах, я такая самолюбивая вся, такая непредсказуемая, потому что Любочке соперницей быть не захотела. Не пристало мне в соперницах быть. Да ты просто идиотка горделивая, вот и все. Живи теперь, ешь свое одиночество полными ложками, обнимайся с ним и целуйся. Тебе судьба встречу устроила, подарила возможность слышать и чувствовать по-настоящему, как тогда, в юности, с Сашкой, а ты… Ты вышвырнула ее подарок походя, за ненадобностью.

Всхлипнула и заревела белугой. Подумалось вдруг – даже реветь правильно не умеет. Сроду никогда не ревела. И не потому, что не хотелось, а потому, что кожу на лице берегла. Кому, к черту, нужна твоя сбереженная на лице кожа? И фигура стройная да поджарая кому нужна, и задница тренированная? Тебе давали – ты не взяла. Дура… Дура… Ду-у-у-ра…

Когда вечером пришли Гоша с Варей, Юля выглядела, как свежий огурец с грядки – никаких следов слезной слабости на лице. Кстати, огурец и помог – чудодейственные кружочки, прилепленные к лицу, верный сермяжный способ на все времена. Да плюс обаятельная улыбка, да скороговорка обманчивая:

– Привет, сынок! Дай, поцелую, соскучилась! И тебя, Варечка, тоже… А чего такая испуганная? Не надо от меня шарахаться, Варечка, я не кусаюсь. Идите руки мыть, и за стол! Я пирог испекла! С палтусом! Гошк, ты помнишь, что в нашем доме всегда пекут пироги в особо торжественных случаях? Раньше бабушка с вязигой пекла. А сейчас вязигу днем с огнем не найдешь. Я стол на кухне накрыла, ничего страшного? Все свои, правда?

Юля говорила, а сама наблюдала за Варей, как та смотрит на Гошку. А ведь хорошо смотрит, не придерешься! Влюбленный взгляд сыграть невозможно, его сразу видно по трогательному посылу, по теплой искорке. Теперь она может этот взгляд распознать совершенно точно. А еще – они глазами разговаривали, Гошка с Варей. О чем – им одним ведомо. Будто она спрашивала у него взглядом – Гош, можно? А Гошка ей отвечает что-то.

Наверное, им новости свои не терпелось выложить, чтобы сразить ее наповал. Или добить окончательно. Ладно, ребята, не надо… Не надо меня ни в чем убеждать, я уже не та зловредная мамашка, какой была неделю назад. Если б вы знали, до какой степени не та!

– Юлия Борисовна! – торжественно начала Варя, нервно крутя в пальцах ножку бокала. – Мы с Гошей хотели вам сказать… Вернее, хотели вам признаться. И я сразу должна вас предупредить, что это была только моя инициатива, так уж получилось.

– Скажи, ты его любишь? – перебила она Варю, показав глазами на Гошку.

– Да… Да, конечно же, люблю, – пролепетала Варя, нервно пожав плечами.

– Ну так и люби на здоровье! Я нисколько не возражаю, Варь! Отдаю тебе сыночка со всеми потрохами и заранее прошу прощения за Гошкины косяки, если вылезут. Что ж поделаешь, бабское воспитание. Давайте, вперед! Женитесь, плодитесь! Что там еще говорят в таких случаях, не знаю. Ну, благословляю вас, что ли. Я постараюсь быть тебе нормальной свекровью, Варь. Не идеальной, конечно, но более-менее приемлемой. Если любовь у вас, то что ж! Так и должно быть.

Юля и сама не поняла, отчего щеки горят. Потрогала – мокрые. Плачет, значит. Расчувствовалась. Она – расчувствовалась! До слез! Опять рассмешила свою железную пятую точку!

– Мам, мам… Что с тобой? – услышала как сквозь вату тревожный Гошкин голос.

Да, сынок, можно тебя понять, встревожишься тут. Не каждый день видишь своего Мамьюля плачущим. Вернее, сроду не видел. Потому что Мамьюль всегда был и за отца, и за мать. Честно старался. Но, видно, плохо старался Мамьюль.

– Мам, ты плачешь?!

– Юля Борисовна, попейте водички… Гош, открой минералку!

– Ой, да ну вас!.. – хохотнула Юля неловко, поднимаясь со стула. – Все в порядке, ничего особенного не произошло! Дайте мне пять минут, я успокоюсь. Я сейчас, ребята… Пять минут… – И выскочила из кухни, придерживая непролитые слезы, рванула в свою комнату, отпустила их на свободу.

Господи, сколько же в ней этого соленого добра оказалось! Хлещет и хлещет, и конца не видно. Как остановиться-то, господи? Неловко же! Саму себя по щекам, что ли, отхлопать? Дура, истеричка! Кругом дура! Надо было принимать посланное с благодарностью, а не бежать сломя голову! А может?.. Может, еще не поздно? Может, если успеть на последнюю электричку?.. А еще лучше – Гошку попросить, он мигом домчит… Прямо сейчас…

От этой мысли Юля успокоилась в ту же секунду. Подобралась вся, отерла щеки ладонями, попробовала еще раз приятную мысль на вкус. И сердце радостно ответило – да, да! Боже, она и сердце научилась слушать! Как бы обязательно пошутил Гошка: «Скоро и с печенью научишься разговаривать, Мамьюль, а там, глядишь, и селезенку подключишь!»