Зима, любовь, экстрим и хаски

От одного только упоминания Ремизова, мне становится душно. Я рывком поднимаюсь и со всей силы боюсь головой о потолок.

– Ну вот! Глядишь, и вся дурь вышла! После такого удара-то! – ехидно замечает Зоя, и мне как никогда хочется ее придушить.

На сборы мне хватает четверти часа. Вода в кране чуть теплая и течет тонкой струйкой, и потому умыться толком не выходит. К тому же в домике весьма прохладно, и я почти с удовольствием облачаюсь в комбинезон, в котором мне предстоит провести целый день. Обуваюсь и, подхватив неподъемные девчачьи рюкзаки, отправляюсь к машине.

Лагерь уже проснулся. Приготовления к старту идут полным ходом. На парковке полно людей. Кто-то укладывает вещи, кто-то уже прогревает моторы. Сегодня группа сопровождения уходит сразу после старта, чтобы к прибытию упряжек успеть разбить стояночный лагерь. С трудом сдерживаю себя, чтобы не завернуть к собакам и не проведать Сильвера. Но волновать хаски сейчас не стоит. Они и так возбуждены всеобщей суетой и предвкушением гонки.

Когда я вхожу в столовую, девчонки уже пьют кофе. Судя по Катиному виду, отвратительный. Зоя хмуро смотрит мимо меня в окно.

– Все так плохо? – спрашиваю я как можно беззаботнее.

– Мороз и солнце, Царевич! – отвечает Катя. – День чудесный! – подхватывает Зоя и пытается улыбнуться. – Я никак не могу проснуться, – жалуется она.

– Хотел бы я пообещать тебе, что ночью выспишься, но не могу. Вряд ли на голой земле может быть нормальный сон.

– Ты преувеличиваешь, Даня, – замечает Катька недовольно. – Бери завтрак и быстро ешь.

– На старте нужно быть через сорок минут, – напоминает Зоя, поднимаясь. – Ждем тебя у собак.

Каша почти остыла. Кофе тоже. Я заставляю себя съесть ненавистный омлет с парой сосисок, с тоской вспоминая Темкины блинчики с вареньем. До общего сбора остается около получаса, и в столовой становится подозрительно тихо. Я одним глотком допиваю кофе и почти бегу к собакам.

Сильвер однозначно рад меня видеть. Он кладет лапы мне на плечи, и я с трудом уворачиваюсь от его горячего языка, фыркаю, беззлобно ругаясь и смеясь от счастья.

– Видишь, Воронцова! Он не обиделся! Он все еще меня любит! – сообщаю я.

Зоя тщетно пытается спрятать улыбку. Чук и Гек решают повторить этот трюк, не дожидаясь, пока Сильвер уступит им хозяина на время, и под натиском трех огромных хаски я практически падаю на застеленный соломой дощатый пол. Катя хохочет в голос, видя, как я безуспешно пытаюсь подняться на ноги. Джек смотрит на нас с некоторым осуждением, и его брат с ним полностью солидарен.

– Так, Царевич! Поиграли, и хватит! – говорит Зоя. – У нас осталось пятнадцать минут. Поможешь мне пригнать нарты?

– Идем, конечно, – отвечаю я.

На старте мы появляемся за минуту до назначенного времени, но потом еще минут десять ждем ребят из Питера и Мурманска.

Светает.

В этот раз старт всем дается легко. Собаки, почуяв определенную свободу, с лаем рвутся вперед. Каюры все до одного выглядят расслабленными. Катька касается губами моей щеки и говорит:

– Я поехала, Даниил.

– Давай, удачи тебе! – отвечаю я.

– Постарайся не потеряться, – просит Катя.

– Да я как-то не планировал, – смеюсь я, а в груди появляется привычное чувство тревоги.

Завожу снегоход. Моя задача состоит в том, чтобы идти следом за собачьими упряжками, страхуя своего каюра. И чужих тоже. Ведь помощь может потребоваться в любой момент. Нарты переворачиваются, собаки отказываются идти вперед или даже дерутся. Кто-то может повредить лапу. Или ногу. Трассу завалило снегом, сверху упало дерево. Честно говоря, я смутно представляю, что смогу сделать, случись что-нибудь серьезное. Но, согласитесь, два человека всегда лучше, чем один.

Снегоход идет легко, плавно скользя в колее по крепкому насту, и мне остается только слегка придерживать руль. День обещает быть солнечным и особенно морозным. Таким часто бывает февраль в горах: ярким, звенящим, живым настолько, что от безумного чувства всепоглощающего счастья сводит скулы. Мои мысли перепрыгивают с Зои на Сильвера, с Сильвера на Сочи, с Сочи на “Медвежий угол” и снова на Зою… И в этот раз я гоню их прочь, потому что устал. Осознал, что сейчас мне не победить, не убедить ее в том, что я не виноват и с Юлей мы целовались случайно.

И это вообще ничего не значит.

Ведь я не хотел.

Внезапно перед глазами встает отец, собственнически вжимающий Нику в парапет балкона, и почему-то под ребрами снова становится больно от чужого предательства. И от собственного тоже. Вдвойне.

Но я же не хотел!

Снегоход трясет. Небольшой спуск в овраг заканчивается замерзшим ручьем. Я нажимаю на газ, чтобы взобраться на противоположный берег. Снегоход заносит, и я с трудом удерживаю его на полозьях. Разворот, и мы возвращаемся на исходную позицию. Вдруг просыпается азарт. Я уже не рискую идти прямо по пробитой колее, а беру в сторону и поднимаюсь по целине, надеясь, что под толстым слоем снега меня не ждут поломанные ураганом ветки.