Зима, любовь, экстрим и хаски

Но мы обещали вести себя хорошо. И мы справимся. Завтра последний старт, ночевка в лесу и финиш в Сортавале послезавтра. Я обещал Зое, что поведу упряжку. Я не могу подвести ее и “Медвежий угол”.

Уже давно ночь, но я не сплю, потому что жду звонка от Зои. Ей сделали рентген, и там действительно оказался вывих плечевого сустава, который нужно вправлять. И я схожу с ума от бесконечного ожидания. Но звонит Юля, и я отвечаю немного резко и сам недовольно морщусь от собственного тона, поэтому тут же говорю:

– Прости. Я устал. Завтра важный старт, а Зоя в больнице.

– Что-то серьезное? – спрашивает Зайчик. – Я говорила с Темкой…

– Артемий пока не в курсе. Зоя вывихнула плечо. Пообещай мне, пожалуйста, что ты сейчас не поднимешь на уши весь “Медвежий угол” и не побежишь стучать моему отцу.

Юлька смеется немного натянуто и отвечает:

– Я как раз по этому поводу звоню, Дань. Твой отец и Ника расписались.

– Что?

– Они поженились, Дань. Еще вчера. Прислать фото? Был небольшой прием по этому поводу. Невеста в белом, шампанское рекой. Прислать фото?

– Не нужно.

– Я почему-то думала, что ты знаешь…

– Ты была там?

– Ну да, там были все наши.

Чтобы не закричать, я до боли кусаю кулак.

Они ведь знали! Все знали! Мои друзья, мама. Лика и Темка. Знали и ничего мне не сказали!

– Дань? – спрашивает Юлька. – Ты в порядке?

– Полном, – отвечаю я. – А зачем ты мне вообще позвонила, Юль?

– Чтобы ты знал. Мне кажется, так будет честно, – отвечает она.

– Спасибо.

– Обращайся.

– Пока.

– Пока.

Я все еще слушаю короткие гудки в телефоне, когда приходит сообщение. И следом еще одно. Оба от Зайчика. На первом невероятно красивая и юная Ника в скромном свадебном платье улыбается моему отцу на фоне морского вокзала в Сочи. На второй – я целую зареванную Воронцову перед отъездом в больницу.

Глава десятая

Зоя

В приемном покое было пусто, холодно и до жути тоскливо. Сидя на низкой скрипучей банкетке, я привалилась спиной к стене и прикрыла глаза. Боль в плече стала настолько привычной, что даже она не могла вывести из сонного оцепенения, которое охватило меня в машине по дороге в город. Святослав уже не лез ко мне с разговорами, наверное, понял, что я ужасно устала, только бросал хмурые взгляды на часы на запястье. Мы приехали около часа назад, и перед нами не было никого, кроме одного не очень трезвого мужчины, которого уже забрали на рентген.

– Зоя? Ты в порядке? – спросил Ремизов.

Я открыла глаза и села ровнее, аккуратно повела плечом, которое тут же откликнулось вспышкой боли.

– Если не шевелиться, то все нормально, – ответила я. – Но лучше не шевелиться. Думаешь, это все-таки вывих?

– Наверняка, – кивнул Святослав.

– А вправлять – это больно?

– Не знаю, – мужчина замялся. – В фильмах больно, но тут же врачи. У них должно быть обезболивающее.

– Должно, – согласилась я. – Даня сказал, что больно.

– А он откуда знает?

– Говорит, выворачивал руку.

– Почему я не удивлен? – рассмеялся Свят и спросил меня уже серьезно: – Что ты будешь говорить врачам?

– В смысле?

– Как получила травму.

– Упала во время гонки.

– Не хочешь рассказать, что случилось?

– Я уже все рассказала. Тот придурошный каюр прижался к нам. Я испугалась.

– Москва сняла свою упряжку с дистанции. Там захромали сразу две собаки, у одной серьезная травма.

– Вологда стартовала последней?

– Да.

– Но какой в этом смысл, Свят? Здесь нет соревнований, просто пробег, марафон.

– Я не знаю, Зоя. Это не гонка, но есть общий призовой фонд. Его поделят между собой все участники. Если только…

– Если только те сами не сойдут с дистанции, – продолжила я. – Но это низко. И он не жалеет собак. Неужели ничего нельзя сделать?

– Посмотрим, как завтра пройдет старт.

Я не успела ответить, потому что из кабинета врача-травматолога выглянул бородатый молодой мужчина в синем хирургическом костюме и позвал:

– Воронцова? Заходим.

И мы пошли.

Выпутываться из комбинезона было больно.

Адски больно. И я выглядела так жалко, что Святослав, плюнув на приличия, раздел меня сам. До спортивного топа. Я изо всех сил старалась отвлечься, пока мужчина возился с моей одеждой, но щеки горели от смущения. И уши тоже.

А плечо выглядело ужасно. Сустав опух и покраснел, к тому же располагался под каким-то странным углом.

Посмотрев рентгеновский снимок, врач уронил скупое:

– Вывих. Будем вправлять.

Кажется, несмотря на укол, я все-таки потеряла сознание. Потом был резкий запах нашатыря, и снова боль. И еще один укол. Кто-то, скорее всего Свят, помог мне надеть рубашку, заботливо переданную Катей. А потом плечо снова зафиксировали, мне дали подписать какие-то документы и отпустили. На улице была уже глубокая ночь.

К базе, на которой ночевали участники пробега, мы подъехали в полной темноте. Заспанная Катя ждала нас на крыльце небольшого одноэтажного деревянного коттеджа, больше похожего на барак. Набросив пуховик поверх пижамы, она задумчиво курила и смотрела куда-то за наши спины.

– Доброй ночи, Катюша, – проворковал Ремизов.

– И вам не хворать, Святослав Павлович, – ответила девушка. – Вы к нам надолго? Или так? Чаю только попить?

– Ты что такая злая, Кать?