Она прошла в комнату Шарля. Он спал. Лампа у изголовья горела, а окна были закрыты. Никакой ветер ему был не страшен. Таблетки снотворного аккуратно лежали рядом с пачкой сигарет, зажигалкой, бутылкой минеральной воды и будильником, который был поставлен ровно на восемь. Лишь одна газета «Монд» валялась на полу. Она села на кровать в ногах и стала смотреть на него. Шарлю было пятьдесят. Красивые черты лица, правда, немного вялые. Когда он спал, у него почему-то всегда был несчастный вид. А в это утро выражение лица было еще более грустным, чем обычно. Он занимался торговлей недвижимостью, имел много денег и был вынужден часто общаться с людьми. Это общение давалось ему с трудом: мешали вежливость и врожденная робость. Подчас эти качества делали его излишне холодным. Вот уже два года как они жили вместе, если, конечно, можно назвать совместной жизнью проживание под одной крышей. Если двое вращаются в одном кругу и иногда делят одну постель… Шарль повернулся лицом к стене и застонал во сне. И вновь она подумала о том, что не принесла ему счастья, но тут же добавила про себя, что то же самое было бы и с другой женщиной, если она моложе на двадцать лет и страдает комплексом независимости. Она взяла с ночного столика пачку сигарет, бесшумно прикурила и продолжала рассматривать его. Волосы Шарля начинали седеть, а на красивых руках явственно проступили вены. Губы были бледными и бескровными. Она почувствовала нежность к этому спящему мужчине. Как можно быть таким добрым, умным и таким несчастным? И она ничего не могла исправить, ничем помочь… Невозможно помочь человеку, который родился и должен жить, а потом умереть. Она закашлялась и пожалела о том, что закурила натощак. Нельзя курить натощак, а также много пить, быстро водить машину, часто заниматься любовью, перегружать сердце, тратить много денег… ничего нельзя. Она зевнула. Нет, сейчас она сядет в машину и полетит вместе с ветром по сельской дороге. Сегодня у нее не было работы, как впрочем и в другие дни. Она даже забыла, что такое работа. Благодаря Шарлю.
Полчаса спустя она уже мчалась по дороге в Нанси. Из приемника в машине лилась музыка. Передавали концерт. Кто это был? Григ, Шуман, Рахманинов? Во всяком случае кто-то из романтиков, но кто? То, что она никак не могла вспомнить, раздражало ее и одновременно нравилось. Она воспринимала культуру лишь через память, чувственную память. «Да я ведь слышала это раз двадцать. Я помню, что была так несчастна… Мне казалось тогда, что эта музыка навечно переплелась со страданием». Но она уже не помнила, с чем были связаны те страдания. Это подступала старость. Но она мало ее беспокоила. Стояла прекрасная погода, и ей незачем было копаться в самой себе, думать, пытаться взглянуть на себя со стороны. Зачем, когда настоящее мчалось навстречу вместе с весенним ветром?
2
Шум мотора во дворе разбудил Шарля. Он услышал, как Люсиль напевала что-то, закрывая двери гаража, и с удивлением подумал, а который, собственно, сейчас час? На будильнике было восемь. На какое-то мгновение он испугался, что Люсиль заболела, но веселые нотки в ее голосе успокоили его. Он было бросился к окну, чтобы крикнуть, остановить ее, но удержался. Эта эйфория Люсиль была хорошо ему знакома: эйфория одиночества. Шарль на секунду закрыл глаза. Итак, он сдержался. В первый раз за день. В первый из тех тысяч, что ему предстоят сегодня. Чтобы не огорчать Люсиль, чтобы не расстраивать Люсиль… Если бы он был хотя бы на пятнадцать лет моложе, он бы не задумываясь распахнул окно и крикнул: «Люсиль, вернись, я уже проснулся». Таким уверенным, привычным, обыденным тоном. И она вернулась бы и принесла чашку чая Она села бы к нему на постель, а он стал бы рассказывать что-нибудь этакое, смешное и, конечно, рассмешил бы ее до слез. Он пожал плечами. Нет, даже пятнадцать лет назад он не смог бы рассмешить ее. Он никогда не был веселым человеком. Лишь год назад и то благодаря ей он открыл для себя, что такое беззаботность. Открытие далось нелегко, как учеба бездарному ученику.
Он приподнялся и с удивлением посмотрел на пепельницу. В ней лежал раздавленный окурок, и он подумал — неужели накануне вечером он забыл выкинуть ее содержимое в камин? Нет, это было невозможно. Должно быть, Люсиль зашла к нему в комнату и выкурила здесь сигарету. Да и небольшая вмятина в ногах кровати указывала на то, что она сидела, пока он спал. Сам он никогда никого не беспокоил во время сна. Горничных очень радовало это обстоятельство. И вообще, его всегда хвалили за эти достоинства: спокойствие, флегматичность, прекрасные манеры. Есть люди, которых хвалят за иное, за шарм, например. Но с ним такого никогда не случалось. Никогда и никто не говорил ему, что он обаятелен, по крайней мере, от чистого сердца. А как жаль! Вот тогда бы он почувствовал себя на коне! Некоторые слова заставляли его жестоким образом страдать, словно неприятные, ускользающие воспоминания. Такие слова как шарм, непринужденность, беззаботность и еще, Бог знает почему, слово «балкон».