Зима любви

Клер Сантре жила в роскошной квартире, сохранившейся еще с того времени, когда был жив бедняга Сантре. Правда, в интерьере уже не стало былого блеска. Это было заметно по множеству мелочей: мебели стало меньше, голубые занавески не раз перекрашивались, а приходящая прислуга имела рассеянный вид и часто путалась, не в силах запомнить, какие из пяти дверей гостиной куда вели. И тем не менее это была одна из лучших квартир на авеню Монтень, а приемы, которые устраивала Клер, считались очень изысканными. Клер была высокой худощавой блондинкой, которая с тем же успехом могла быть и брюнеткой. Ей было чуть более пятидесяти, но выглядела она значительно моложе. Она весело говорила о любви с видом женщины, которую это больше не интересует, но которая сохранила приятные воспоминания. Женщины любили ее, а мужчины, добродушно посмеиваясь, приударяли за ней. Клер входила в ту славную небольшую когорту пятидесятилетних дам, которые не только умудрялись хорошо жить и оставаться в моде, но и сами иногда задавали тон. На званых обедах Клер всегда присутствовали пара американцев и пара венесуэльцев. Она заранее предупреждала гостей, что эти люди ничем не интересны, просто она состоит с ними в деловых отношениях. И они обедали у нее, сидя рядом с какой-нибудь знаменитостью. Они с трудом следили за нитью разговора, путаясь в недоговоренностях, непонятных шутках и двусмысленностях. Была надежда, что по возвращении к себе в какой-нибудь Каракас, они с восторгом расскажут об этом обеде. Но именно благодаря им Клер обладала эксклюзивным правом па ввоз во Францию венесуэльских тканей или наоборот, а что касалось виски, то у нее на столе его всегда было в изобилии. Надо сказать, что Клер была очень ловка и говорила о ком-нибудь плохо лишь в исключительных случаях, когда это было необходимо, чтобы не показаться смешной.

Десять лет Шарль Блассан-Линьер был завсегдатаем обедов Клер. Он охотно одалживал ей деньги и никогда не напоминал о долге. Он был богат, красив, говорил мало, но по делу и время от времени брал себе в любовницы одну из протеже Клер. Обычно их отношения длились год, иногда два. В августе он вывозил их в Италию. Когда они жаловались на летнюю жару, он отправлял их в Сен-Тропез, а если одолевала зимняя усталость — в Межев. Обычно все заканчивалось очень красивым подарком, который, словно колокол, возвещал о разрыве, и месяцев шесть спустя, Клер начинала вновь пристраивать его. Но вот уже два года, как этот спокойный, очень практичный человек выпал из-под ее влияния. Он просто влюбился в Люсиль, а Люсиль не за что было зацепить. Она была веселой, вежливой, иногда остроумной, но никогда не рассказывала ни о себе, ни о Шарле, ни о его планах. До встречи с Шарлем она работала в одной скромной газетенке, которая называла себя левой, чтобы меньше платить сотрудникам. Собственно, на этом вся левизна и кончалась. Работу она оставила, и никто не знал, чем она занималась целыми днями. Если у нее и был любовник, то не из круга Клер. Последняя не раз подсылала к ней своих «мушкетеров», но безрезультатно. Истощив свою фантазию, она предложила Люсиль авантюру в бальзаковском стиле: из тех, что так часто практикуют парижанки. Это приключение обещало Люсиль норковое манто и чек от Шарля примерно на ту же сумму.

— Я не нуждаюсь в деньгах, — ответила Люсиль. — И я терпеть не могу такого рода делишки.

Голос ее был сухим, и она не смотрела на Клер. Последнюю же охватила паника, но через секунду ей в голову пришла спасительная мысль, одна из тех, что так подтверждала ее ловкость. Она взяла Люсиль за руку.

— Спасибо, дорогая. Поймите меня правильно, я люблю Шарля как брата, а вас почти не знаю. Извините меня. Если бы вы согласились, мне было бы страшно за Шарля, вот и все.

Люсиль расхохоталась, и Клер, которая рассчитывала на сцену умиления, чувствовала себя неуютно до следующего обеда. Ее беспокойство рассеялось, когда она увидела Шарля, который был точно таким же как и всегда. Итак, Люсиль умела держать язык за зубами. А может быть, даже прощать.

Как бы то ни было, а этот весенний сезон начался не очень удачно. Клер что-то ворчала про себя, проверяя на столе карточки приглашенных. Следуя традиции, первым приехал Джонни. Он шел за ней, не отступая ни на шаг. До сорока пяти лет он был активным педерастом, но теперь, после тяжелого рабочего дня и обеда, у него уже не было сил отправляться в полночь на поиски молодого партнера. Он довольствовался мечтательными взглядами, которые время от времени бросал на красивых мужчин, пришедших на прием к Клер. Светская жизнь убивает все, даже пороки. Вот так вот Джонни и стал пажом Клер. Он сопровождал ее на премьеры, званые обеды, а иногда даже принимал в ее доме своих собственных гостей, правда, проделывая это с великолепным тактом. Вообще-то его звали Жан, но все находили имя Джонни более веселым. Он не стал противиться и более того, через двадцать лет у него даже появился легкий англо-саксонский акцент.

— О чем вы думаете, моя дорогая? Вас что-то беспокоит?