Зима мести и печали

– Изыди, сатана! – машу я руками в притворном ужасе. – Не соблазняй. В этот священный кабинет я захожу только тогда, когда Он вызывает. А если не вызывает – силой не затащишь. Упираться буду, кусаться!

Мне самому стыдно за свои бесхитростные шутки, которые постеснялся бы произносить даже самый бездарный клоун, но секретарша хохочет до слез. Она, похоже, убеждена, что я в нее влюблен, и вообще все мужики тайно сохнут по ней. Смешливость и девичья мечтательность немыслимым образом умещаются в ее обложенном жиром сердечке, как среди подушек. Она замужем, воспитывает двух малюток и супругу наверняка хранит лебединую верность, но такая уж романтичная особа.

С таинственным видом указывает на дверь.

– Заходи, не бойся, познакомишься кое с кем, – и в ее задавленных щеками глазенках вспыхивает лукавство.

А вот это уже интересно. Каждый новый человечек – потенциальный носитель необходимой мне информации.

Просачиваюсь в здоровенный тоскливый кабинетище. На стене полотно, изображающее золотую осень. За исполинским столом Кота сидит девчонка лет восемнадцати. Долго терзать извилины мне не приходится: это наверняка младшая котовская дочурка. Прямо скажем, не красотуля, но и не крокодил. Волосы смоляные. Стрижка «каре». Угрюмый напряженный фейс, в котором словно борются нежная юность и взрослая воля. Косметикой не пользуется. Одета в черное. Если судить по родителям, с годами раздастся вширь, а пока стройненькая, как тополек.

– Привет, – говорю я. – Вас, если не ошибаюсь, Кирой зовут? А я Королек. Будем знакомы.

На ее малокровном лице появляется усмешка, которую можно было бы принять за выражение презрения, не будь она такой апатичной. Дочка Кота безмолвствует, «великодушно» предоставляя мне возможность выкручиваться. В прежние времена я бы стал балагурить, изо всех сил стараясь развеселить эту квелую девицу. И вовсе не из меркантильных соображений – не терплю, когда рядом унылая физия. Но теперь – шиш. Без слов усаживаюсь и принимаюсь преспокойно пялиться на нее.

Нахмурившись, она досадливо передергивает плечиками, точно говоря: «Чего уставился!» Девочка та еще бука – при таком-то папочке! Дружелюбно ей улыбаюсь, сообщаю доверительно:

– Хотел застать вашего отца, чтобы отчитаться, да вот не случилось.

Она продолжает глядеть на меня, как глухонемая. Ну до чего любезна, просто «мисс Обаяние»! И все же надо бы ее разговорить и приручить.

– Вы, слыхал, в институте учитесь. Какую профессию избрали? Юрист? Экономист?

Наконец-то соизволяет разинуть рот:

– Математик.

Господи, твоя воля! Царевский Илья тронулся на интегралах – и эта туда же. Диковинные, однако, детишки у старых бандюганов, не иначе как сбои в генетике.

– Небось программистом собираетесь стать? Нынче они прилично загребают.

– Лично меня интересует теория чисел, – холодно заявляет она.

– Одобряю, – произношу с умным видом. – В цифрах действительно есть нечто магическое.

Смотрит на меня из-под нависшей на брови челки, как на полного придурка.

– Неужто вам, такой молодой и красивой, – подпускаю я леща, – не тошно заниматься этой заумью? Девушки вашего возраста на дискотеках оттягиваются, с мальчиками дружат.

– Только не надо считать меня занудой, – выпаливает со злостью. Уже хорошо, значит, способна на эмоции. – Я, к вашему сведению, люблю рок.

– Да не хмурьтесь вы, Кира, – мне кажется, что она отъезжает куда-то в электричке, а я стою на перроне и кричу ей вслед. – Послушайте, я, в общем-то, парень простой. И веселый. Вот, например, известен вам знаменитый путешественник Миклухо-Маклай? В совковую эпоху у меня лозунг родился: «Каждой Миклухе по Маклаю!» Тогда было время лозунгов…

Напрасные старания. Она вновь замыкается в коконе угловато-агрессивной робости. Здесь мне больше ловить нечего. Делаю ей ручкой и сматываюсь, напоследок перемигнувшись с секретаршей.

Из дома, отужинав, звоню Акулычу.

– Меня пасет зеленая «девятка». Не твои ребята, случаем?

– Ага, нужен ты нам, барбос, – басит мент, и по его домашнему голосу понимаю, что он в кругу семьи. Сидит, должно быть, за столом в рубахе, спортивных штанах и тапочках, переваривая жратву. – Слишком о себе возомнил. Ну, еще бы, самому Коту задницу подтираешь, началось головокружение от успехов. Номер тачки хоть заприметил?

– И даже запомнил. Записывай…

– Ага, жди, так прямо счас и побежал строчить. Насел ты на меня, холера. Не запряг, а уже… – в трубке раздается сопение: Акулыч полез за ручкой. – Давай, тряси язычком…

Записав номер, интересуется: «Чего еще тебе надобно, птаха?»

– Хватит с тебя и этого, чугунное гузно.

– Нет, люди, вы только поглядите на этого засранца! – грохочет Акулыч, скорее всего, призывая в свидетели домочадцев. – Я на него пашу, как проклятый, а он обзывается неприлично! Ну, погоди, сухофрукт, я уже сочинил для тебя прозвище – пальчики оближешь. При детишках не буду, но с глазу на глаз зафинтиклюню!