Зима тревоги нашей

– Я скажу тебе почему. Едва на севере штата стало известно о предыдущей проверке, как большая часть документации исчезла.

– Ясно. Жаль, что вы мне рассказали. Я не болтун, но такого лучше не знать.

– Если на то пошло, Итан, я тоже предпочел бы не знать.

– Выборы – седьмого июля. Все вскроется до них?

– Как штат решит.

– Думаете, Марулло замешан? Я не могу себе позволить лишиться работы!

– Вряд ли. Приходил федерал. Министерство юстиции. Разве ты у него документы не спрашивал?

– Как-то не подумал. Он махнул удостоверением, но я не разглядывал.

– Очень зря. Всегда проверяй документы.

– И как вы решились уехать в такое время?

– А, это не страшно. На выходных Четвертого июля ничего не происходит. Япошки напали на Перл-Харбор в выходные. Знали, что все разъедутся.

– Вот бы я мог съездить куда-нибудь с Мэри!

– Попозже съездишь. Пока же напряги мозги и попытайся найти Дэнни Тейлора.

– Зачем? Разве это так важно?

– Еще бы. Прямо сейчас я не могу тебе объяснить почему.

– Что ж, придется его поискать.

– Если ты его найдешь, то, возможно, и эта работа тебе больше не понадобится.

– Я постараюсь, сэр!

– Вот и молодец, Итан. Я в тебя верю. Как только найдешь – сразу мне звони, хоть днем, хоть ночью.

Глава 13

Меня всегда поражали люди, которые говорят, что им некогда думать. Я, к примеру, способен думать о нескольких вещах сразу. Могу взвешивать овощи, обмениваться приветствиями с покупателями, ссориться или нежничать с Мэри, справляться с детьми, и все это совершенно не препятствует непрерывному процессу обдумывания, размышления, домысливания. Наверняка так могут все. Возможно, нехватка времени – это отсутствие желания думать.

В незнакомой, неизведанной стране, в которую я попал, у меня, пожалуй, и не было другого выбора. Подступали вопросы, требующие ответа. Мир этот был для меня совершенно нов, и я ломал голову над теми материями, что его старожилы давно уразумели и перестали о них задумываться еще в детстве.

Я считал, что могу запустить процесс и управлять им на каждом повороте, даже остановить, если потребуется. Теперь же во мне росла пугающая уверенность, что процесс способен стать вещью в себе, почти личностью с собственными целями и средствами, вполне независимой от своего создателя. И еще одна тревожная мысль не давала мне покоя. Запустил ли я этот процесс сам – или же просто не стал ему сопротивляться? Возможно, привел его в движение я, но в то же время он тащил меня за собой. Будто я очутился на длиннющей улице, где нет ни перекрестков, ни развилок, ни выбора.

Вопрос выбора стал главным испытанием. Что такое моральные принципы? Просто слова? Достойно ли судить своего отца за слабость, если он проявлял лишь щедрость души и наивную убежденность в том, что остальные люди столь же щедры? Никто не толкал его в яму, он сам в нее свалился. Безнравственно ли обирать упавшего? Как видно, нет.

Вокруг Нью-Бэйтауна неспешно стягивалось кольцо окружения, и затеяли это люди достойные. Если все получится, их будут считать не бесчестными, а ловкими. Если вмешается фактор, которого они не учли, – будет ли это безнравственно или непорядочно? Полагаю, зависит от того, добьется этот «фактор» успеха или нет. Для подавляющего большинства успех не бывает плохим. Помню, когда Гитлер беспрепятственно и триумфально продвигался вперед, многие порядочные люди искали и находили в нем скрытые добродетели. Муссолини заставил поезда ходить точно по расписанию, Виши сотрудничал с врагом ради Франции, а Сталин, кем бы он ни был, тоже действовал решительно. Сила и успех – выше любых моральных принципов, выше критики. Выходит, дело не в том, что́ ты делаешь, а ка́к ты это делаешь и как называешь. Есть ли в людях, в самой глубине души, предохранительное устройство, способное остановить или наказать за проступок? Не похоже. Наказание настигает лишь в случае неудачи. По сути, если преступник не пойман, то и преступления никакого нет. В результате запланированных для Нью-Бэйтауна перестановок некоторые пострадают, некоторые даже погибнут, однако начатый процесс это не остановит.

Постигнув и приняв схему развития событий, я четко видел свой путь и лежащие впереди опасности. Что изумляло больше всего, так это самостоятельное зарождение замыслов – одно вырастало из другого, кусочки головоломки складывались. Я смотрел, как процесс развивается, и лишь легонько его направлял.

То, что я сделал и еще планировал сделать, я предпринял с полным осознанием того, что мне это чуждо, но необходимо, как стремена необходимы для того, чтобы взобраться на рослую лошадь. Если ты уже в седле, то стремена не нужны. Может, этот процесс мне не остановить, однако начинать следующий я не стану. Не хочу и не буду больше жителем этой мрачной и опасной страны. К трагедии седьмого июля я не имею ни малейшего отношения. Процесс запустил не я, зато я могу его предугадать и воспользоваться им.