Зима в Лиссабоне

Охваченный страхом преследования, Биральбо еще раз свернул. Дал монету сидящему на ступеньке нищему, рядом с которым лежал протез ноги, очень приличный, оранжевого цвета, в клетчатом носке, с ремнями и застежками, и ботинок, чистый почти до меланхоличности. Вокруг были грязные моряцкие кабаки, двери пансионов и явных борделей. Биральбо чувствовал, что воздух сгущается, как когда спускаешься в колодец: он видел еще бары, еще лица, темные маски с грубо прорванными дырами для глаз, с холодными зрачками, с бледными, застывшими чертами в парадных с красными лампочками, синие веки, улыбки будто обрезанных губ с торчащими сигаретами. Они искажались, зовя его изо всех углов, с порогов клубов с обитыми тканью дверями и пурпурными бархатными занавесками, под светящимися вывесками, которые зажигались и гасли, хотя еще не совсем стемнело, жаждая его появления и возвещая о нем.

Названия городов и стран, портов, далеких островов, фильмов сверкали, незнакомые и призывные, как огни города, на который ночью смотришь в иллюминатор самолета, собираясь в узоры, как кусты кораллов или кристаллы льда. «Техас», читал он, «Гамбург», красные и синие слова, желтые, светло-фиолетовые, узкие неоновые буквы, «Азия», «Джакарта», «Могамбо», «Гоа» — каждый бар и каждая женщина зазывали в свой прогнивший и святой приход, а Биральбо шел не останавливаясь, будто пробегая пальцем алфавитный указатель атласа своего воображения и памяти, старинного инстинкта страха и затерянности, которые ему всегда слышались в таких названиях. К нему приблизился негр в темных очках и слишком узком пальто, бормоча на ходу, показывая что-то на своей белой ладони. Биральбо покачал головой, тот повторил по-английски: золото, героин, револьвер. Было страшно, но он получал от этого удовольствие, как от головокружительной скорости, когда на машине летишь сквозь ночь. Он вспомнил о Билли Сване, который, приезжая в незнакомый город, всегда искал самые тревожные улицы. Вдруг Биральбо увидел на последнем углу то самое светящееся слово: синий свет мигал, будто собираясь вот-вот погаснуть, высоко в темноте, как маяк, как огни на последнем мосту в Сан-Себастьяне. На какое-то мгновение все исчезло, а потом побежали быстрые синие молнии и одна за другой снова загорелись повисшие над улицей буквы, складываясь в имя, в призыв: «Burma».

Он вошел внутрь, как, зажмурив глаза, делают шаг в пустоту. За стойкой пили широкобедрые блондинки, наделенные суровой уродливостью. В зале виднелись расплывчатые фигуры мужчин — одни стояли, другие сидели на диванах, притворялись, что пересчитывают монеты, ожидая чего-то около кабинок с красными лампочками, которые время от времени гасли. Тогда кто-нибудь, смотря в пол, выходил из кабинки, а на его место заходил другой — было слышно, как запирается дверь. Какая-то женщина подошла к Биральбо. «Всего четыре монетки в двадцать пять эскудо», — сказала она. Он на своем хромом португальском спросил, почему это место так называется — «Burma». Женщина, ничего не поняв, улыбнулась и кивнула на коридорчик с рядом кабинок. Биральбо вошел в одну из них. Внутри было тесно, как в туалете поезда, посередине — мутное круглое окно. Одна за другой четыре монеты исчезли в вертикальной прорези. Свет в кабинке погас, и красноватый луч озарил окно, похожее на бычий глаз. «Это не я, — подумал Биральбо, — я не в Лиссабоне, это место — не „Burma"». За стеклом на вращающемся помосте то ли извивалась, то ли танцевала бледная, почти нагая женщина. Она двигала растопыренными пальцами, делая вид, что ласкает себя, опускалась на колени и ложилась, дисциплинированно, с презрением тряся грудями и иногда безо всякого выражения поглядывая в сторону ряда круглых окон.

Окошко погасло, будто покрывшись инеем. Выходя, Биральбо дрожал от холода, да еще ошибся направлением. Туннель с одинаковыми кабинками вывел его не в бар, а в пустую комнату с одной-единственной лампочкой и приоткрытой железной дверью. На стенах — пятна сырости и непристойные рисунки. Он услышал шаги: кто-то поднимался по лестнице с железными ступенями, — но времени поддаться искушению и спрятаться уже не было. В дверном проеме показались мужчина и женщина, обвивавшие друг друга руками за талии. Мужчина был растрепан и попытался избежать взгляда Биральбо. Когда парочка уже не могла видеть его, Биральбо пошел вперед. Лестница вела вниз, в какой-то тускло освещенный то ли гараж, то ли склад. Между железными конструкциями серным блеском светилась сфера часов, повисшая в пустоте, похожей на покинутую танцплощадку.