Зима в раю

Капли пота превратились в ручейки, а ручейки – в реки, смывая молочнокислый лосьон с волос Рафаэля на его лицо и намокшую рубашку. Судомойки покинули сцену в слезах, возможно раздосадованные тем, что этот маленький borracho[396] напрочь лишил их шансов пробиться в шоу-бизнесе, но более вероятно – отравленные вонью прокисшего йогурта в смеси с разогретыми козлиными парами.

Рафаэль остался один на середине зала – словно цыганский князь, распустивший хвост перед бивачным костром под лихорадочный перебор гитары и крики и аплодисменты восхищенных compa~neros[397], вдохновленный ими на еще более зажигательные па своего импровизированного фламенко, выделываемые его необычайно гибкими, заряженными ритмом членами. Глаза старика были закрыты в экстазе, изо рта лился жалобный, дребезжащий речитатив его предков-мавров, а запрокинутая назад голова неистова тряслась.

Рафаэля вознесло.

Тем временем в реальном мире «оркестр» уже покинул сцену для очередной интерлюдии в баре, по танцполу ковылял одурманенный вином старый пастух, невнятно мыча в ступоре соло, а остальные гости удвоили залпы хохота, наблюдая за тем, как его мешковатые штаны соскальзывают все ниже и ниже с каждым неустойчивым вращением просевшей фигуры. И как только штаны опустились к лодыжкам, открывая пару мятых бежевых подштанников с задним клапаном на пуговицах, точно рассчитанный по времени сигнал от сеньора Бонета вывел из толпы двух крепких парней, которые подхватили Рафаэля, прежде чем он упал, и оттащили старикана в уединенный уголок на заднем патио, где прохладный ночной воздух приведет беднягу либо в чувство, либо – к фатальной пневмонии.

Сеньора Бонета эти тонкости не волновали. Он уже вновь оказался на сцене, представляя следующий номер программы: детский ансамбль фольклорного танца. Исполнители были одеты в традиционные майорканские костюмы: девочки в белых косыночках, которые расширялись к плечам кружевной оторочкой, в черных, с длинными рукавами, облегающих тело лифах и длинных пышных юбках разных цветов, дополненных крошечными фартучками; мальчики в белых рубашках, маленьких жилетках и широких pantalones из яркого полосатого хлопка, собранных под коленями над длинными белыми носками. Аккомпанемент обеспечивали два музыканта, тоже одетые в майорканское крестьянское платье. Один из них бил в tambor – простой барабан, висящий на плече на кожаном ремне, а другой играл на xiram'ias – небольшой майорканской волынке, которая пела более тихим, шелковистым голосом, чем ее леденящие душу шотландские кузины.

Мягкие, ритмичные мелодии – эхо Аравии, дистиллированное тысячелетием островного фольклора, – вскоре наполнили helader'ia. Танцоры переступали и поворачивались, подскакивали и кружились в изящной parada[398], восхищая зрителей радостным энтузиазмом юности. Их представление не могло не умилить майорканское сердце, и больше всех растрогалась старая Мария. Она стояла со слезами счастья на глазах, блестела всеми пятью зубами в улыбке и поводила сутулыми плечами. Мария держала за руки двух своих правнучек и раскачивалась в такт музыке. Переливы старинных мелодий и созерцание молодежи, веселящейся в привычных движениях танца, перенесли крестьянку в добрые старые времена. Она вновь была девчонкой, пляшущей в летних полях: вот босые ноги несут ее гибкое тело над теплой землей легко, словно лист, пойманный свежим бризом, а сильные руки novio[399] держат ее тонкую талию, и вместе они кружатся и вертятся, растворившись в беззаботных мечтах отрочества.

Внезапно наше внимание привлекли громогласные вокальные фанфары, раздавшиеся у входной двери:

– ЙОО-ИИ-ИИ! О, ЙОО-ИИ-ИИИИ!

Это была жена Джока, Мег, таким образом сообщавшая всем о своем прибытии в helader'ia. Полногрудая фигура Мег была окутана пышным летящим одеянием стольких цветов, будто его пошили из флагов всех стран, входивших в состав ООН. На ее лице сияла ухмылка шириной с ломоть дыни, со светлых волос свисала растрепанная бумажная гирлянда, а в глазах бриллиантами горели огоньки, порожденные неутолимой веселостью завзятой тусовщицы. В одной руке Мег держала два серебристых воздушных шарика, а в другой – наполовину опустошенную бутылку шампанского. Выездная вечеринка во плоти прибыла.

Когда речь заходила о том, чтобы хорошо провести время, Мег не было равных, и если годы, отданные еде, выпивке и развлечениям, добавили к ее талии несколько дюймов, то что с того? Она обладала врожденным оптимизмом, сломить который было просто невозможно, и ее кипучий подход к жизни отражался в лице Мег, которое сейчас было столь же лучезарно и привлекательно, как и в далекой юности. Мег была способна сорвать любое представление одним своим видом, вот и сейчас все взгляды устремились на нее, пока она пробиралась к нам, словно живой символ карнавала в Рио.