Зима вороньих масок

– Скверна не витает в воздухе, где ей вздумается, месье Паскаль, и вряд ли выходит из болот по ночам, – возразил Винтеркафф. – Озвученная вами трактовка хоть и стара, но, вероятнее всего, ошибочна. С каждым днём тому находятся новые доказательства. Все наши предрассудки берут своё начало исключительно из нашего незнания.

Локхорст согласно кивнул.

– Но, к нашей удаче, мор зимою редок и слаб, – оживлённо продолжил Гарольд. – С точки зрения медицины, холод – наш союзник. – Беседы о ремесле всегда разогревали его кровь получше всяких настоек, в любое время, в любую погоду, особенно когда он был ближе к истине, чем другие. “С проповедующим путь учения не упусти возможности поделиться мыслью, что хоть на миг показалась тебе светлой, – наставлял Гарольда мастер О’Кейн. – Кто знает, может, в слабом свете её вместе вы разглядите сияние Истинного Рассвета”. И так, отвлёкшись от всего окружающего, англичанин говорил в полный голос.

Разговоры эти прервали крепкий сон брата Роберто, несшего дежурство у костра. Проснувшись, часто моргая, он подкинул в огонь дров и стал изучать беседовавших рассеянным взглядом, полным непонимания. Испанец исповедовал иной путь. Предмет самого разговора он улавливал слабо, но, тем не менее, посчитал нужным выразить свою обеспокоенность:

– Меня больше заботит то, – сказал он некстати, – что послезавтра нам будет нечего есть. Что мешало наполнить эту повозку чем-нибудь пригодным для съедения, вместо твоих ворон? – принялся он за старое.

С ранних лет Винтеркафф испытывал ярую неприязнь к подобной медвежьей бесцеремонности. Хоть он и понимал, что борьба с ней обречена на неудачу, мириться с ней не мог и не желал.

– Если на то пойдет, я позволю вам их съесть, – бросил он.

– Ворон не едят, – осведомлённо парировал брат Роберто. – Всем известно – это птица сорная. А вот мясо, которым ты их кормишь…

– Оно гнилое.

И этого испанцу оказалось мало.

– Вороны – не самое невинное из того, что ты везёшь. Так ведь?

Гарольд не стал вникать в намёки пилигрима. Естественно, в повозке находились его инструменты, необходимые для хирургии, всяческие препараты и выжимки, а также трактаты и конспекты с зарисовками, зачастую имевшими не совсем… приглядный вид. Любой из рисунков мог привести в замешательство человека, далекого от медицины. Однако Гарольда взволновало то, что беседа, намечавшаяся быть, как минимум, занимательной, оказалась прервана столь глупо и несвоевременно. Это всё зима, – сказал себе англичанин. Проклятый Сатурн, сводящий людей с ума.

– Действительно, месье Винтеркафф, на кой они вам сдались? – спросил Дюпо без какого-нибудь дурного умысла.

На этот вопрос Гарольд готов был ответить, пускай и неохотно. Во всяком случае, тайны здесь никакой не было – только небольшая хитрость. Но внимание собеседников привлекло нечто более волнующее, чем назначение и дальнейшая судьба птиц: их слух уловил скрип снега на холме. Обернувшись, они увидели трёх всадников, озаряемых лунным светом. В первом, что ехал впереди на муле, Гарольд безошибочно распознал Илберта. Юноша торопился больше других, спеша передать весть. По левую руку от него, возвышаясь мрачной горой над упавшими снегами, безмолвно восседал в седле брат Маркос, невесть где раздобывший лошадь. Третьего Гарольд не знал. Но увиденного было достаточно, чтобы понять – поиски Лероа, как и упорство брата Роберто относительно необходимости этих поисков, принесли свои плоды. Спрыгнув с мула, Илберт почти бегом, насколько позволяли сугробы, приблизился к костру. Встречали его стоя.

– Это город… город, месье Винтеркафф, – начал он издалека. – Город, в часе пути отсюда. Он виден… прямо с этого холма. И видны огни собора! Пройди мы ещё половину мили – уже были бы там! – рассказал, ликуя, Илберт. От разгоряченного тела его валил пар; молодое лицо сияло радостью, как будто грядущая ночь сулила ему пир и празднества, а не сражение с извечным врагом человеческим. – Ещё совсем немного и… там…

– Да, а обзаведись мы картой в Реймсе, добрались бы туда двумя днями ранее, – проворчал брат Роберто. Закрыв грудь плащом, он отправился прочь. – Разбужу святого отца, – сообщил он. – Надеюсь, не оторву его от сладкой молитвы.

– Ты видел её? – спросил тотчас Гарольд.

– Видел, – закивал Лероа. Неуместная улыбка не сходила с его портрета, хотя, казалось бы, эмоцию эту должен был испытывать Винтеркафф, как охотник, напавший на след жертвы. – Видел. Это старушка.