Зимнее серебро

Я неуклюже вывалилась из зеркала на пол прямо в дивное, дивное тепло. И тут же вскочила на ноги, одной рукой держась за зеркало, чтобы в случае опасности немедленно прыгнуть назад. Но огонь не потрескивал, не шипел. Что бы за тварь ни жила в нем, сейчас ее там не было. Осторожно подкравшись к камину и выждав еще несколько мгновений, задубевшими трясущимися руками я стащила с себя промороженные меха и впустила в себя тепло. Но мои драгоценности, мое серебро я снимать не стала, какой бы озноб меня ни пробирал. Я дрожала от страха, не только от холода. От царя ничего хорошего ждать не приходилось, это с самого начала было ясно, но такого я не предвидела. Я как-то не рассчитывала, что Баба-яга изжарит меня в печке и съест, а косточки по ветру развеет. И укрыться я, выходит, могу лишь в ледяной избушке.

Наконец дрожь унялась, и мне стало даже немного жарко в моем тонком платье. Прижав все еще холодные ладони к щекам, я велела себе успокоиться и рассуждать здраво. Я окинула взглядом комнату. Она пугала своей опрятной безупречностью: еще одна ложь, которую Мирнатиус и его демон поведают миру, под нарядной облицовкой скрыв правду о сломанной мебели и разорванных тканях. Царь забрал ключ с собой, но я подставила спинку кресла под дверную ручку, так что, если кто-то попытается войти, у меня будет немного времени. А потом я снова подошла к зеркалу.

Сняв корону, я аккуратно положила ее на пол. То место, где я только что побывала, никуда не делось: тот же стылый речной берег; небольшое вытоптанное мною пятно уже заметало свежим снегом. Я коснулась стекла. Зеркало подалось с некоторым трудом, как тяжелые портьеры, однако стоило мне вытянуть руки — они оказались по ту сторону. И это только с кольцом и ожерельем. Значит, двух драгоценностей достаточно. Я попробовала еще раз, уже без ожерелья. Но теперь мои пальцы наткнулись на стекло, хотя я по-прежнему видела снег и чувствовала, как холод проникает в кончики пальцев. Поверхность зеркала не была кристально неуязвимой, она мягко прогибалась под моими руками, но не пропускала. Я перепробовала все драгоценности по очереди — по одной они не работали, только по две. С кольцом проще всего: его я могу носить не снимая круглые сутки, и даже спать в нем, и никого это не удивит, но ожерелье и корону с утра до ночи носить не будешь. И если Мирнатиус догадается, как я ускользнула от него, второй раз он мне этого сделать не даст.

Я снова посмотрела в зеркало, на заснеженный берег. Я уже достаточно согрелась. Можно надеть все нижние юбки, все три новых платья, одно на другое, все чулки, и самые толстые, шерстяные, натянуть поверх сапог. В моем ларце с драгоценностями лежит горсть безделушек — разные свадебные подарки. Их можно рассовать по карманам и попробовать заплатить ими за ночлег — если, конечно, найдется кому платить в этих дебрях. Не знаю уж, как действует все это волшебство, но я готова замерзнуть насмерть в лесу, лишь бы очутиться подальше от демона из камина.

Но поутру царь пошлет за Магретой. И она откликнется на его зов без колебаний. Она будет только рада, да что там — просто счастлива. Ее простодушное сердце охотно подскажет ей, что я сумела убедить Мирнатиуса позвать-таки старую няньку, что супруг мой, в конце концов, не такой уж и злой и что, конечно же, он уже полюбил меня всей душой и готов явить свою доброту. А он возьмет и отдаст ее на растерзание демону, чтобы тот выпытал у нее нечто ей неведомое. Чтобы демон дознался, куда я подевалась.

* * *

Сани Зимояра стремительно несли нас по серебряной дороге. Мы ехали меж двух рядов высоких белых деревьев с пепельно-серой корой, светлеющей от корня к кроне. Молочно-белые листья были испещрены полупрозрачными прожилками. Маленькие цветки с шестью лепестками сыпались нам на плечи и на колени, впереди олени гремели копытами по дороге, гладкой, как замерзший пруд. Только зима окружала меня, больше ничего. Я несколько раз пыталась нарушить молчание — но с тем же успехом я могла беседовать с оленем. Зимояр не удостаивал меня даже взглядом.

Теперь впереди высилась гора. Я ее не сразу разглядела: все-таки сначала мы были слишком далеко, да и туман мешал. Гора быстро надвигалась и росла, но все равно оставалась какой-то неясной. Свет пронизывал ее. Мимоходом сверкнув на хребте, он устремлялся на склоны, выхватывал из темноты то одну часть, то другую. Она была точно целиком хрустальная, эта гора. Будто вовсе не земля и камень дали ей жизнь. Дорога вела вверх по склону, к высоким серебряным воротам.