Зимняя бегония. Том 1

Вторая госпожа не видела Чэн Фэнтая в таком плачевном состоянии с тех пор, как ему было шестнадцать, когда его семья разорилась, и она, невольно испугавшись, наклонилась к его уху и тихонько спросила:

– О чём с тобой говорили люди из Торговой палаты? Снова чинят тебе препятствия?

Чэн Фэнтай покачал головой.

– Тогда что с тобой?

Чэн Фэнтай закрыл глаза:

– Ничего. Просто тоска напала.

Обычно вторая госпожа притворялась, что дела Чэн Фэнтая её не заботили, однако она любила его с той же нежностью, что и своих детей. При этих словах душа её так заболела, что она не знала, что и делать. Кончиками пальцев она провела по лицу Чэн Фэнтая, с ласковым выражением на лице спросив его:

– Отчего же тебе тоскливо?

Чэн Фэнтай ответил:

– Ян-гуйфэй приговорили к повешению. Тан Мин-хуан умер от тоски по ней.

Брови второй госпожи взметнулись, и она царапнула Чэн Фэнтая ногтем по подбородку:

– Ты что же, обезумел?

Чэн Фэнтай подтвердил:

– Обезумел.

Вторая госпожа погасила свет и легла спать, у неё не осталось сил снова учить его уму-разуму. Если уж Чэн Фэнтай начал сходить с ума, лучше всего не обращать на него внимания.

«Дворец вечной жизни» Шан Сижуя настолько вскружил Чэн Фэнтаю голову, что ещё долгое время он не мог прийти в себя. В молчании он бродил по дому, не находя себе места. Он больше не искал общества публичных женщин и друзей, не появлялся на вечерах, чтобы за игрой в мацзян поговорить о делах, что ни возьми – ничего его не привлекало. Сидя дома, он курил сигарету за сигаретой, подсчитывал деньги и, тяжело вздыхая, тупо глядел перед собой. Или же сидел, обнимая третью сестру Чача-эр, – и так целые дни напролёт. Чача-эр обвивала его шею руками и читала книгу, а он просто сидел в оцепенении, и в комнате раздавался только едва уловимый шелест перелистываемых страниц. Когда вторая госпожа застала эту сцену, то принялась упрекать его:

– Третья барышня уже такая взрослая девушка, как ты можешь постоянно обниматься с ней. Пусть вы и родные брат с сестрой, но существуют же различия между мужчиной и женщиной! Если люди увидят вас, что они скажут?!

Чэн Фэнтай обнимался с Чача-эр уже больше семи лет, и ему совершенно не казалось это неподобающим. Особенно когда что-то тяготило его душу – тогда без объятий Чача-эр точно не обойтись. Когда их семью настигло горе, Чача-эр была такой малюткой, что казалась крошечной куколкой, выучившейся ходить, и Чэн Фэнтай обнимал сестру дни напролёт, переживая трудности. За эти семь лет Чача-эр уже привыкла к объятиям Чэн Фэнтая, и у него на груди она могла и есть, и читать, и складывать оригами, и дремать, не отрываясь от дел.

Казалось, Чэн Фэнтай прислушался к сегодняшним наставлениям второй госпожи, похлопав Чача-эр по попе, он сказал ей:

– Уже взрослая девушка, да?

Чача-эр угукнула.

Чэн Фэнтай проговорил:

– Тогда второй брат не может тебя больше обнимать. Спускайся.

Чача-эр покрутилась, но с места не двинулась. Чэн Фэнтай обрадовался, что она не слезла с его колен, беспомощно вскинув брови, он взглянул на вторую госпожу и продолжил обнимать Чача-эр.

Вторая госпожа смерила их взглядом, не зная, что и сказать. Однако она подумала, что Чэн Фэнтай последние дни сам не свой, как будто помешался – хочется ему обнимать сестру, пусть обнимает, пообнимаются день-два, уж всяко лучше, чем если он примется чудить. Чуть позже она вызвала к себе водителя Лао Гэ, который всегда следовал за Чэн Фэнтаем, чтобы допросить его со всей тщательностью. Нрав Чэн Фэнтая отличался от привычек других состоятельных господ, при нём не было личного слуги, и лучше всех о его делах знал Лао Гэ. У Лао Гэ от страха затряслись поджилки, и он как на духу рассказал ей о малом особняке, но лишь половину правды: выдал второго господина Фаня и прикрыл танцовщицу. На самом деле он и сам не знал истинной причины помешательства Чэн Фэнтая, а потому о театре «Цинфэн» и Шан Сижуе упомянул лишь мельком. Выслушав его, вторая госпожа вызвала к себе младшего брата и принялась укорять его:

– Скажи-ка мне, чем ты оскорбил своего зятя? Взгляни на него сейчас, не ест, не пьёт, совсем поник из-за тебя.

Фань Лянь по-прежнему злился на Чэн Фэнтая за то, что тот отобрал у него танцовщицу в малом особняке, и теперь он слов не находил для оправданий, на душе у него стало так плохо, что и не передать, повесив голову, он молча сносил выговор от сестры, грудь сдавило, и со вздохом он проговорил:

– Ох, тогда я отправлюсь повидать его… Принесу свои извинения нашему почтенному господину!

На сей раз Чэн Фэнтай не обнимался с Чача-эр, потому что пришло время её урока на фортепиано. Он возился с граммофоном, который привёз с собой из Шанхая. Граммофон долгое время стоял без дела, и то ли из-за сырости, которая царила в доме китайской постройки, то ли из-за сломанной детали, не издавал ни звука. Когда Фань Лянь вошёл в комнату, Чэн Фэнтай махнул ему рукой:

– Ты пришёл как раз кстати, ты ведь учился на технологическом факультете, помоги-ка мне, взгляни, почему он не играет.