Зимняя бегония. Том 1

Фань Лянь хотел сказать, что из-за зятя его полдня наставляла старшая сестрица, а он как будто и ни при чём. Охваченный раздражением, он всё же подошел, взглянул и сердито воскликнул:

– Старший брат! Да ты ведь не вставил вилку в розетку! Было бы странно, начни он играть.

Когда граммофон подключили к электричеству, из него с шипением полилась песня. Мягкий женский голос очаровывал, это оказалась популярная года два назад в Шанхае незамысловатая песенка. Едва заслышав нежный обволакивающий выговор, свойственный девушкам с юга и придающий им особенную хрупкость, Фань Лянь почувствовал, что размяк до костей, сидя на стуле. Он сжимал в руке чашку с чаем и наслаждался переливами мелодии, но тут Чэн Фэнтай со скрипом сменил пластинку. Пластинки эти давно не распечатывали, и обложки у них пожелтели. Не успели они услышать две-три строчки, как Чэн Фэнтай взял другую, потом перебрал ещё три или четыре. Вбежала молоденькая служанка и сказала:

– Второй господин, третья барышня говорит, ваша музыка ей мешает, отвлекает от игры на пианино…

Чэн Фэнтай помахал рукой:

– Понял.

Служанка ушла, и он бросил стопку пластинок на лежанку, затем сам туда же забрался, откинулся на подоконник и закурил:

– Отвратительно, ни одной приличной.

Фань Лянь уселся рядом, поднял пластинки и взглянул на них – одна лучшей другой, записи популярных певиц, и сказал:

– Если эти тебе не нравятся, то что же может считаться хорошим?

Чэн Фэнтай долго молчал, затем ответил:

– Шан Сижуй.

Фань Лянь вдруг всё понял и спросил:

– Второй господин Чэн тоже заделался страстным поклонником театра?

Чэн Фэнтай искоса взглянул на него и улыбнулся.

Фань Лянь похлопал его по коленке и встряхнул:

– Если ты полюбил театр, это легко уладить, у меня есть все его пластинки, отправлю тебе, чтобы ты насладился не спеша.

Чэн Фэнтай затушил сигарету и проговорил:

– Я не просто увлёкся театром.

Фань Лянь весь обратился в слух. Чэн Фэнтай сжал губы, долго подыскивая слова, пока наконец не собрался с мыслями:

– Я чувствую, что Шан Сижуй не так прост, как кажется, что-то таится у него в душе. Он будто сошёл со страниц либретто пьесы.

Фань Лянь с улыбкой проговорил:

– Когда я впервые увидел его в Пинъяне, то посвятил ему следующие слова: «Тело пребывает среди мирской суеты, а душа – в театре». Разумеется, он не простой человек, я давно уже это знаю. Иначе я и не взглянул бы на него ещё раз после того, как он столь бесчеловечно издевался над Чан Чжисинем. – Фань Лянь вздохнул: – Его талант и в самом деле восхищает!

Чэн Фэнтай возразил:

– Нет. Я говорю не о том, как он поёт, в этом я не разбираюсь. Я имею в виду… его душа такая чистая и возвышенная, он такой думающий человек, глубоко чувствующий и деликатный. Не просто актёр, который полагается на свой голос. И, мне кажется, в сравнении с ним даже мы с тобой – никчёмные людишки, бесцельно проживающие дни.

Фань Лянь улыбнулся:

– Ай! Ты уж говори за себя, а меня приплетать не надо, нет тут никаких нас.

Чэн Фэнтай тоже улыбнулся и даже не огрызнулся. Фань Ляню показалось, что он вдруг стал слишком уж молчаливым и спокойным, как будто в нём пробудилась юношеская застенчивость. На самом деле в прошлом Чэн Фэнтай таким и был, но затем он занялся торговлей, и ему приходилось общаться с разными людьми, проходить сквозь бесчисленные беды, что приготовил ему этот бренный мир, и постепенно он обратился в сладкоречивого хулигана и бесстыдника с масляными устами и скользким языком. Но, когда он сталкивался с чем-то, что трогало струны его души, к нему вновь возвращалась эта его черта характера.

Чэн Фэнтай сказал:

– Раньше я не понимал, почему образованные люди не учатся как следует, а вместо этого все как один сближаются с актёрами. Но, повстречавшись с Шан Сижуем, я понял. Шурин, скажу откровенно, я…

В этот миг Чача-эр, закончившая упражняться на пианино, ворвалась в комнату и бросилась в объятия Чэн Фэнтая с жалобами, как она устала. Фань Ляня она будто бы и не заметила. Фань Лянь поспешил подняться, он хотел предостеречь Чэн Фэнтая, но при Чача-эр это было неудобно. Чэн Фэнтай потушил сигарету, снял с Чача-эр верхнюю одежду, накрыл её одеялом и сжал в своих объятиях. Фань Лянь был свидетелем того, с каким количеством женщин обнимался и ласкался Чэн Фэнтай, теперь же, увидев, как Чэн Фэнтай обнимает младшую сестру, Фань Лянь ощутил, что в сердце у него зародилось странное, необъяснимое чувство; попрощавшись, он ушёл.