Зимняя Чаща

– Он умер, Оливер, – говорит Нора, покачивая головой, и мне хочется сказать, что не был я там, не был, и не имею к этому никакого отношения. Хочу сказать, но не могу, потому что ни в чем не уверен, а холодный взгляд Норы ранит меня сильнее всего. Ранит, потому что я могу оказаться злодеем с бессердечным взглядом, злобным смехом и тайнами, спрятанными глубоко-глубоко в черной душе.

Она боится меня – кто я есть на самом деле, боится, что я мог совершить.

Возможно, так и должно быть.

– Я хотел бы… – свой голос я ощущаю как лезвие бритвы, которое проводит линию, отделяющую ложь от правды. – Жаль, что я не могу вспомнить, – с трудом договариваю я.

Нора прижимает к вискам ладони – блестит в отсветах огня кольцо на пальце. Она не знает, чему верить.

Я не должен быть здесь. В ее доме. А она не должна верить мне.

Я тянусь к двери, толчком открываю ее, впуская в дом порыв ветра, который хлещет по стенам, по занавескам, по длинным шелковистым волосам Норы. Я не говорю «прощай».

– Постой, – слышу я за спиной ее голос.

Обернувшись, вижу, что Нора подошла ближе и стоит сейчас в паре шагов от меня.

– Куда ты собрался? – спрашивает она.

– Я не знаю.

Нора смотрит в пол. Я не хочу, чтобы она приказала мне уйти, но знаю, что именно так ей и следует поступить. Она должна вытолкать меня прочь, запереть за мною дверь и сказать, чтобы я никогда больше не смел возвращаться сюда.

Она поднимает свои карие глаза и, хотя в них сохранилась еще тень неуверенности и недоверия, говорит:

– Ты можешь остаться здесь. Оставайся столько, сколько захочешь.

Я отрицательно трясу головой, но она обрывает меня раньше, чем я успеваю возразить.

– Это мой дом, – она сглатывает и добавляет: – И я хочу, чтобы ты остался.

Сердце у меня грохочет так, что вот-вот пробьет грудную клетку. Думаю, что этот стук слышен даже Норе.

Когда же я смотрю на нее, у меня внутри все сжимается и начинает ныть. Я должен сказать ей правду. Признаться, что помню о событиях той ночи достаточно, чтобы у нее были причины опасаться меня. Что ничего хорошего в ту ночь на кладбище у озера не произошло. Что где-то в глубине моей памяти похоронены воспоминания, которые пугают меня.

Я должен сказать ей все это, но и остаться здесь мне очень хочется. Да-да, больше всего на свете мне хочется остаться с Норой. Я не хочу быть один. Не хочу, чтобы наметившаяся внутри меня трещина расширялась, не хочу, чтобы океан одиночества поглотил меня. Я не хочу утонуть в нем.

И чтобы Нора утонула, тоже не хочу. Не хочу, чтобы она задохнулась от той же самой боли, которую мы оба – каждый из нас – прячем глубоко в себе.

И потому я молчу, не разжимая губ.

Я закрываю дверь, и ветер утихает. Опадают занавески, распущенные волосы Норы опускаются на плечи. Мои руки слегка дрожат, а сам я делаю шаг навстречу ей. Дыхание становится прерывистым, оно когтями царапает изнутри мои ребра. Руки хотят протянуться к Норе, притронуться к ее ладони, скользнуть по длинному предплечью, остановиться над ямочкой ключицы. Сердце приказывает мне уйти, но я не хочу слушаться его.

Я хочу позволить себе ощутить, чего не ведаю, не понимаю. Невидимые крылья трепещут в моем горле, я чувствую покалывание в кончиках пальцев.

Я не хочу быть злодеем.

Но затем входная дверь распахивается, и в дом врывается кто-то, пахнущий алкоголем и розовыми духами.

Нора

Сюзи вваливается в мою гостиную. Куртка на ней застегнута на молнию до самого подбородка, на плечах и в волосах поблескивают снежинки.

– Чертовски холодно, – объявляет она, с грохотом захлопывая за собой дверь и устремляясь мимо Оливера к печке. Щеки и нос у Сюзи покраснели, а руки замерзли, и она первым делом протягивает их к огню.

Я смотрю на Оливера, но его лицо ровным счетом ничего не выражает.

– Что случилось? – спрашиваю я у Сюзи. – Я думала, ты останешься ночевать в лагере.

– Ретт – придурок, – отвечает она, смахивая тыльной стороной ладони упавшую ей на лоб длинную прядь. Теперь я вижу, что Сюзи пьяна, причем изрядно. Вероятно, они сумели стащить с лагерной кухни еще одну бутылку виски и прикончили ее в хижине. – Он сказал, что я не должна тебе доверять, – она поднимает на меня свои слезящиеся, налитые кровью глаза. – Сказал, что у нас из-за тебя будут неприятности, потому что ты слишком много знаешь.

В комнате вдруг становится невыносимо душно, у меня по телу пробегает дрожь. Я вновь бросаю взгляд на Оливера, но он лишь отступает на шаг и даже не смотрит в мою сторону. У него такой вид, будто он целиком ушел в свои мысли.

– Но мне ничего не известно, – говорю я Сюзи, вновь поворачиваясь к ней.

Но она продолжает говорить, словно не слыша меня.

– Я сказала ему, что он козел, и может сегодня спать один, – она хочет небрежно взмахнуть рукой, но та неуклюже зависает в воздухе, а голова Сюзи заваливается набок, словно ей трудно держать ее прямо. Я очень удивлена, что Сюзи заступилась за меня. Удивлена и благодарна ей. Может, она действительно считает, что мы подруги? На мгновение мне вдруг хочется протянуть руку и обнять ее.