Прохожу на цыпочках в гостиную, оставляя за собой комочки тающего снега.
В это время кто-то спускается с лестницы.
– Черт, как ты меня напугала! – восклицает Сюзи.
– Я думала, что в доме никого нет, – у меня опускаются плечи, а мой тон невольно выдает неуверенность, которую я чувствую, ища признаки того, что Сюзи что-то скрывает от меня.
– Только я здесь, – Сюзи переходит на кухню и опирается о покрытый белой керамической плиткой разделочный стол. Она еще не окончательно избавилась от вчерашнего похмелья. И под глазами у нее темные круги.
– Оливер ушел? – спрашиваю я.
– Да, наверно, – кривит рот Сюзи. – В твоей комнате никого, – она потирает себе виски, а затем добавляет, подняв на меня налитые кровью глаза: – Я ходила наверх, только чтобы посмотреть, не спишь ли ты еще. Ничего не трогала, не думай.
– Все в порядке, – отвечаю я и иду к печке. Огонь в ней пылает вовсю – очевидно, Сюзи уже подбросила в него дровишек. В голове у меня начинает тяжело пульсировать, яркие вспышки огня режут глаз.
– Где ты была? – спрашивает Сюзи.
– Так, нужно было просто выбраться из дома, – отвечаю я. Не знаю, почему я лгу, почему не хочу сказать ей, что ходила повидаться с мистером Перкинсом. Что нашла в куртке Оливера часы, принадлежавшие Максу. И что Оливер, как мне кажется, совершил нечто очень плохое.
Впрочем, нет, я знаю, почему не говорю Сюзи ничего. Потому что не уверена, что могу доверять ей.
Зато уверена, что она знает о Максе гораздо больше, чем говорит. И вообще обо всем знает гораздо больше.
Сюзи несколько раз моргает, кажется, ей надо бы еще поспать.
– Что-то не так? – спрашивает она. Сюзи чувствует, что что-то не так.
Но если разобраться, очень многое не так. Меня преследует костяной мотылек. В кармане Оливера оказались часы умершего парня. Случилось что-то очень плохое, но я не могу сказать, кто злодей, а кто просто испуган так же сильно, как я сама.
Я нервно верчу на пальце кольцо с лунным камнем.
– Ты была с ними в ту ночь? – спрашиваю я каким-то странно охрипшим голосом.
– Когда? – хмурится Сюзи.
– В ту ночь, когда умер Макс. А Оливер пропал.
Сюзи хмурится сильнее, у нее даже морщинки в уголках рта появляются.
– Нет, – отвечает она, отрываясь от кухонного стола. – Когда они уходили, я спала в койке Ретта.
– Но тебе известно, что они ходили на кладбище?
Сюзи складывает на груди свои костлявые руки и встает в защитную позу.
– Нет. И вообще, о чем ты толкуешь?
Из неряшливого пучка на голове Сюзи выбивается длинная прядь и падает ей на лоб.
– Ну хорошо. А когда они вернулись, ты должна была понять, что что-то случилось? – продолжаю настаивать я. – Заметить хотя бы, что с ними нет ни Макса, ни Оливера.
Сюзи делает вид, что пытается вспомнить, развеять сонный туман, окутавший ее мозги. Под ее правым глазом я вижу черное пятнышко: это размазалась во сне тушь – единственная косметика, которую она прихватила с собой.
– А почему ты спрашиваешь об этом? – неожиданно жестко отвечает Сюзи. Тон ее напоминает скрежет камня о камень. На оскалившихся белых зубах искрятся отблески огня.
«Спрашиваю потому, что меня преследует костяной мотылек, – хочется сказать мне ей. – Потому что боль у меня в висках никак не проходит».
Потому что нечто плохое приближается ко мне. Где-то за пределами моего зрения маячат черные пятнышки роковой судьбы, похожие на размазавшуюся тушь Сюзи.
Мы с Сюзи какое-то время смотрим друг на друга не дыша, ища правду. Высматриваем ложь в предательских морщинках вокруг глаз, которые всегда выдают ее.
– Я не знала, что кто-то пропал в ту ночь, – безразличным тоном говорит Сюзи, не дождавшись моего ответа. – Не следила никогда, кто где спит в этих хижинах.
Во мне вскипает гнев, начинает колотить своими крыльями мне под ребра. Теперь я совершенно уверена, что Сюзи что-то знает, но не хочет сказать. Я делаю шаг навстречу ей и говорю:
– Но ты же слышала, как парни говорят об этом? Что кто-то умер?
Сюзи поднимает плечи, поджимает губы.
– Да, слышала, наверное, – отвечает она. – Но, если честно, не обратила на это особого внимания. Меня гораздо больше волновало, что я застряла в этом лагере из-за снежной бури.
– Парень умер, а тебя беспокоило только то, что ты там застряла?
Она опускает руки и неожиданно жестко спрашивает:
– Ты думаешь, я имею к этому какое-то отношение?
– Просто хочу знать, что произошло тогда.
– И предполагаешь, что я лгу?
– У меня нет никаких оснований считать, что это не так.