Зимняя Чаща

Мы, Уокеры, всегда могли видеть тени. Мы видим то, чего не могут видеть другие. Чаще всего мы видим на кладбищах тех, кто завис между этой жизнью и следующей. Тех, кто не до конца уверен в том, что умер. В ту ночь, когда умерла моя бабушка, она пришла ко мне во сне и села на краешке кровати. Дрожащими руками сняла кольцо с лунным камнем, которое носила почти всю свою жизнь, и надела его на мой палец. «Это мой подарок тебе», – сказала она, после чего растаяла в тени. Спустя несколько часов мама сказала, что бабушка умерла в полночь, то есть до того, как дала мне свое кольцо. Я видела, как ее призрак проходил по дому к входной двери. Мама, кстати, тоже ее видела. С заплетенными в косу черными волосами бабушка прошла сквозь дверь и исчезла. Но это был всего лишь призрак, переходивший границу между мирами.

Видеть призраков – талант, который дан всем Уокерам. Мы видим тех, кто покинул этот мир.

И в ту ночь, когда я нашла Оливера в лесу, то решила, что он умер, но затем он очнулся и открыл свои глаза. И ничего темного, призрачного или жуткого в нем не было, нисколько. Может быть, таким реальным сделала его я, когда нашла его, прикоснулась к нему? Он – моя находка. Если бы Оливера ничто не связывало с этим лесом, озером, с этими горами, он мог перейти в другой мир легко и просто, как моя бабушка, например, или другие тени, которые я видела. Сейчас призрак здесь, а в следующий миг уже исчез. Навсегда.

Но Оливер вместо этого остался.

И вновь я чувствую непреодолимое желание потянуть руку и прикоснуться к его вискам, чтобы почувствовать под пальцами плоть и кость. Убедиться в том, что он настоящий.

Но я слишком боюсь это сделать и потому подавляю этот свой порыв. Загоняю эту мысль в глубину своего сознания.

– Остальные там тоже были? – спрашиваю я, с трудом пытаясь найти глоток воздуха в висящем вокруг меня облаке пепла. – Когда ты утонул?

Оливер вновь кивает, его кожа бледнеет, воспоминания о той ночи туманят его взгляд, режут ножом, заставляя истекать холодной мертвой кровью.

Я встречаюсь с Оливером взглядом, мне необходимо задать ему вопрос, который мучает меня с тех пор, как я нашла его в лесу, и на который мне необходимо получить настоящий, точный ответ.

– Ты помнишь, что произошло той ночью?

Оливер длинно, тяжело выдыхает ледяной воздух из своих легких и говорит:

– Да, теперь я помню все.

Оливер

Я не хочу идти на кладбище. Но другие настаивают.

– Это твое посвящение, – холодно говорит Ретт. – Каждый, кто приезжает в лагерь, должен пройти его. Это традиция.

В лагере «Щучья пасть» я нахожусь всего неделю, и до сих пор они меня не трогали, даже не здоровались. Между прочим, это мне нравилось – быть тенью, быть тем, кого никто не замечает и не запоминает. Одним из тех, чье имя потом не могут вспомнить, как ни напрягают свою память. Но весь день, во время завтрака и после ланча, когда снег начал густо валить с неба, меня не оставляло такое чувство, будто что-то надвигается. Мои соседи по хижине смотрели на меня с каким-то новым интересом, перешептывались о чем-то за моей спиной. Они что-то задумывали.

И вот теперь, после захода солнца, когда лагерь уснул, а воспитатели прекратили проверять хижины, парни подошли и велят мне подниматься с койки.

Макс тоже с ними, неподвижно стоит у двери, ожидает.

– У тебя нет выбора, – говорит Джаспер, одетый в свой нелепый свитер с оленем. В первый день, когда я только что приехал в лагерь, этот олень моргал своими красными глазами, но однажды после обеда начал моргать все реже, а затем и вовсе перестал. И никогда больше не моргал.

Я встаю с койки, надеваю куртку – а что мне еще остается? Я не хочу так быстро обзаводиться здесь врагами, тем более что могу застрять в лагере надолго. На месяцы, даже на год, быть может.

Мы покидаем хижину и идем вдоль берега, парни хохочут, когда кто-то из них спотыкается на ветке, но тут же кто-нибудь говорит: «Тсс, тише!» Мы приходим на кладбище, и Джаспер вытаскивает из своей куртки бутылку виски. Откупоривает ее и пускает по кругу. Темная жидкость обжигает мне глотку.

Я ожидаю, что они заставят меня напиться или, например, завяжут мне глаза, развернут несколько раз и заставят вслепую искать дорогу в лагерь. Но у них на уме совершенно иное. Они ведут меня в глубь кладбища, к выстроившимся в ряд могилам. Некоторые из них старые, другие выглядят так, будто появились здесь всего лишь несколько лет назад. Но на всех могильных плитах одна и та же фамилия: Уокер.

– Уокеры – это ведьмы, – поясняет мне Джаспер с таким видом, словно читает мне лекцию по истории, и проводит рукой по вершине надгробья.

– Они живут здесь дольше, чем кто-нибудь еще. Черт знает, сколько времени назад эти Уокеры поселились в этих краях, – перебивает его Ретт. – Раньше, чем леса здесь появились или озеро. Пустыня тут тогда была, понял?

– Нет, это неверно, – хмурится Макс. – Это место никогда пустыней не было.

– Да какая разница, – отмахивается Ретт.

– Нет-нет, нужно говорить все точно, иначе это неправдой будет, – настаивает Макс.