Зимняя гостья

Мэри наполнила чашку и налила еще немного Гейл, а затем нехотя опустилась на край стула рядом, будто не имела права здесь находиться.

– Мне не стоит вести с вами подобные разговоры.

– Но они часто очень помогают. – Какое счастье, что Элла ее не слышит. Подобные высказывания пополнили бы список грехов матери. – И порой незнакомому человеку проще открыться.

– Верно. Перед детьми я всегда появляюсь в маске, стараюсь скрыть, как мне плохо, потому что тогда они расстроятся. Вместе с платьем по утрам я надеваю улыбку. С вами такого не случалось?

Гейл подумала о событиях, неизвестных ее детям.

– Много раз.

– Это ведь часть обязанностей матери, не так ли? Вы – опора, но вам не на кого опереться. Самой собой я могу быть только в ванной и в кухне и поплакать, пока никто не видит.

– Разве в кухне возможно спрятаться? – Гейл представила Мэри сидящей, скрючившись, под столом и прижимающей к глазам салфетку.

– Мне – нет, но я могу скрыть, почему плачу. Видите ли, я часто режу лук. – Мэри опустила глаза. – Луковый суп, луковый соус – лук в каждом блюде. Это возможность скрыть красные глаза и слезы.

– Мне не пришло в голову. – Гейл никогда не плакала. К тому же нет необходимости скрывать эмоции, когда живешь одна. И она не погружена в жизнь детей так, как Мэри. Впрочем, Гейл не была бы против. Она вспомнила, как веселились они с Таб, когда лепили снеговика. – Почему вы виноваты в неприятии ситуации Кирсти?

– Потому что я поддерживаю идею Броди открыть наш дом для отдыхающих. Мне кажется, это поможет решить финансовые проблемы, но Кирсти считает это предательством, она уверена, что надо искать другие пути. Думает, что все образуется само собой, словно по мановению волшебной палочки, но в реальности так не бывает, верно?

– Да, вы правы. Но людям свойственно бояться перемен, даже таких, которые пойдут им во благо. – Гейл непременно подарила бы Мэри свою книгу, если бы за последние несколько недель ее вера в собственные принципы не начала колебаться.

– Но часто перемены – единственное, что нам остается. Я была готова на все, чтобы сохранить дом.

– Ваша дочь не желает того же?

– Кирсти расстроило только то, что брат предложил открыть его для постояльцев. А еще для съемочной группы телевидения. Еще он планирует организовать недельные туры для любителей походов, художников, писателей, музыкантов. – Мэри улыбнулась. – Он математик. И очень умный мальчик. Учителя в школе говорили мне, что никогда не встречали столь всесторонне одаренного ребенка. Он играет на виолончели и фортепьяно. Правда, таланты в творчестве этим ограничиваются. Мне кажется, ему проще иметь дело с цифрами, остальное дается труднее, поэтому убеждать сестру для него – настоящее мучение.

Гейл подумала о мужчине, встретившем их в аэропорту. Ей сразу показалось, что он человек рациональный и надежный.

– Вы можете им гордиться. И Кирсти. Она здесь, с вами, а не где-то с оленями.

– Да, вы правы. – Мэри допила кофе. – Я часто размышляла, станет ли нам всем легче, если продать поместье и переехать в квартиру в городе. Тогда мне не нужно будет тревожиться о протекающей крыше и трубах. Но я уверена, что не смогу жить в городе. Мне трудно дышать, когда вокруг столько зданий. Я решила, что останусь здесь, пока не закончатся способы спасти дом, а Кирсти как-нибудь привыкнет. Теперь переживаю, что поступила эгоистично. И еще у меня нет времени уединиться и пережить моменты, когда горе охватывает с особой силой.

– Для вас важно, чтобы дети не стали тому свидетелями? Я не вижу ничего страшного в том, что они увидят, как вы страдаете, но по-прежнему думаете о них.

– Я хочу защитить их от этого. Детей ведь всегда хочется защитить, даже когда они уже выросли, разве не так?

«Так было и есть, – подумала Гейл. – Даже если спасибо за это никто не скажет».

– Может, мы слишком их опекаем. Я не знаю. – Гейл сделала большой глоток горячего кофе. – Не думаю, что могу об этом судить, меня не назвать хорошей матерью. – Голос ее дрогнул, когда рука Мэри накрыла ее ладонь.

– Ерунда. Вы отличная мать.

– К сожалению, это не так. Последнее время я все чаще подвергаю сомнению верность некоторых своих решений в отношении дочерей. – Она произнесла это вслух? Разоткровенничалась с чужим человеком? – Не обращайте внимания, я…

– И с вами такое бывает? Какое облегчение узнать, что не только со мной.

– Вы тоже сомневаетесь в правильности решений?

– Конечно. Часто бывало, что делаешь то, что считаешь верным в данный момент в сложившихся обстоятельствах, а позже, оглядываясь назад, думаешь, не ошибалась ли. – Мэри склонилась к ней. – Не надо забывать, что, обращаясь в прошлое, вы уже не увидите ситуацию, какой она казалась тогда. Остается лишь надеяться, что тогда мы сделали все, что могли, и поступили верно. Не сомневаюсь, что так оно и было.

Гейл стало легче, когда она поняла, что Мэри, у которой, определенно, были близкие отношения с детьми, испытывала те же сомнения.

– И вы тоже снова и снова обдумываете принятые решения?