Зимняя коллекция смерти

Он поднялся, чтобы приветствовать пробиравшуюся к своему месту в первом ряду Сьюзи Менкес — редактора моды Herald Tribune. Пожилая тетушка с невообразимой халой на голове и ногами-тумбочками была самым авторитетным в мире критиком моды. За ней ковыляла редактор итальянского Vogue и многолетняя подруга Лагерфельда Анна Пьяджи — бабка с выбеленным лицом, напоминавшим маску клоуна, и нарисованными яркой помадой губами. Ее куцую голову венчала безумная миниатюрная шляпка с перьями, надетая набекрень. Алехин счел нужным развлечь дам беседой о гибели мировой моды. Излив друг другу душу, они опустились на свои места. Сьюзи и Анна, как чуть раньше Алехин, с недоумением покрутили подарочные ремни в руках и отправили их под лавку. Кен вспомнил знаменитый анекдот про Сьюзи — получая многочисленные и щедрые подарки от дизайнеров, она неизменно отправляла их назад с запиской: «Честные девушки принимают только цветы и конфеты». Сьюзи достала из своего старушечьего ридикюля миниатюрный лэптоп и продолжила писать очередную заметку о миланской неделе моды для Herald Tribune. Ее статьи — проницательные и остроумные — выходили каждый день и были абсолютным must для всего мира гламура.

Зал меж тем заполнился до отказа хлынувшим внутрь стэндингом. Присутствующие являли собой всю иерархию мировой моды. Первые ряды были зарезервированы за людьми в черном, то есть главными редакторами и — очень избирательно — директорами моды крупнейших изданий. Цветом одежды и кислым выражением лица им подражали сидевшие здесь же закупщики крупных магазинов из Парижа, Лондона, Нью-Йорка — все они в полумраке сливались с фоном. Их непроницаемую массу то и дело разбавляли колоритные fashion-фрики — за исключением Анны Пьяджи сплошь мужчины, представлявшие самые жирные мировые рынки роскоши: Японию, Тайвань, Гонконг, Корею и Китай. Тут было все: и выбеленные волосы, и кители с эполетами, и серебристые колготы в цветочек, и пышные шубы, и веера, и сумки, кричащие сотнями лого: «Я Louis Vuitton», «Я Gucci», такие же панамы, кепи, шарфы и ремни.

На этом фоне звезды выглядели заурядно. Надо сказать, что знаменитости международной величины крайне редко выбирались на мужскую неделю моды. Вот и теперь Руперт Эверетт и Виктория Бекхэм, одетые как на барбекю, тихо сидели на скамейке, словно старенькие интеллигентные родители, заглянувшие на вечеринку своего сына-рэппера, а рядом расположились подлинные хозяева миланской сцены: бесчисленные телки-телеведущие, слэш-модели, слэш-актрисы, выставившие свое шарообразное достаяние на полметра вперед, и футболисты — Тотти, Вьери, Матерацци, множество других, имена которых Алехин никак не мог упомнить.

Все они вальяжно развалились в креслах, широко раздвинув здоровые ноги в одинаковых голубых джинсах и демонстрируя одинаково массивное достоинство; волосы блестели бриолином, мощные челюсти мерно пережевывали жвачки. Из состояния полного довольства собой этих лосей выводила только женская попа или грудь гипертрофированных размеров. Футболисты провожали очередной организм сосредоточенным взглядом, рты переставали жевать и замирали в полуоткрытом состоянии, потом они одобрительно кивали друг другу, почесывали достоинство и цедили сквозь зубы смачные мужские комментарии.

Второй и третий ряды обычно предназначались для байеров не слишком крупных магазинов, директоров и редакторов моды, их ассистентов, многочисленных fashion-райтеров, которые были теперь у всех изданий от The Economist до ежеквартальника глухонемых ветеранов Техаса. Тут красок и вкуса было значительно больше. Это были люди, которые, собственно, делали моду массовой. Любопытно, что как только тот или иной директор моды перемещался в первый ряд, он, подобно бабочке, стряхивал с себя разноцветный окрас и превращался в невзрачную гусеницу, конечно же, черного цвета. Ибо этот цвет выражал презрение к суете трендов — а именно такие чувства надлежало испытывать сидящим в первом ряду.

Выше следовали места, заполненные страстными поклонниками марки — теми из них, кто удостоился сидений, — а также мелкими байерами, начинающими моделями, визажистами, стилистами, мерчандайзерами, продавцами, диджеями, фотографами и просто красивыми геями — чьими-то бой-френдами. Все они в массе образовывали гумусный слой мировой индустрии моды. Тут красок было еще больше, но вкуса и чувства меры уже меньше. Зато в глазах пылал искренний огонь неофитов, который давно угас в первом ряду и заметно ослаб в последующих двух. Гумусу все было интересно: и какая шляпка на великой Анне Пьядже, и кто тот мужчина в белом шарфе, которого тискает за ягодицы сама Азия Ардженто. За их спинами восторженно замер на цыпочках стэндинг. Чем многочисленней стэндинг — тем больший ажиотаж вызывает марка. «Там еще вполне много народу», — поцокал языком Алехин.