Зимняя коллекция смерти

— Так этот Никита действительно квартирует на Люблинской улице? Смешно! Простая интуиция. Люблинская улица, если позволите, — экзистенциальная жопа московского мироздания. Голова — Рублевка, сердце — Остоженка с XXС, а там жопа. Полная жопа. Вы не согласны?

— Так-так… — Липатов как будто что-то соображал. Наконец, встрепенувшись, он сообщил Алехину, смотревшему на него вопросительно: — Я уверен, что мы его расколем.

— Табуреткой по яйцам? Добавьте там от меня пару раз, — нервно предложил выпускник исторического факультета.

Липатов улыбнулся и стал собирать какие-то документы.

— Вот, это протокол осмотра места преступления, список пропавших вещей и другие ваши показания. Поставьте свой автограф.

Пока Кен проглядывал документы, Липатов вновь закурил и продолжил:

— Понимаете, у этих людей отсутствует привычная для нас логика. Единственное, что ими движет, — это инстинкт выживания. Мощнейший звериный инстинкт, который вытолкнул их из родительского дома, заставил пройти массу унижений ради одной-единственной цели — осесть в Москве. Положим, 15 тысяч — для вас мелочевка. Часы и побрякушки — тоже. Вы живете на Набережной, ваша машина стоит как приличная квартира на той же Люблинской. А теперь представьте себе: свой первый месяц в Москве Никита спал на столике в кафе «Мечта» — есть такой грязный сарай в Лужниках. Питался он тем, что оставляли клиенты на тарелках, и то украдкой, потому что хозяин «Мечты» продавал отходы какому-то барыге, который делал на их основе беляши. И когда Никиту ловили, то били по почкам «демократизатором».

— Чем?

— Резиновой дубинкой.

— Я подписал.

— Дальше этот парень устроился стриптизером в культурно-развлекательный центр «Заря» на Щелковской…

— Все это очень интересно, но можно я пойду? — рассеянно спросил Алехин.

— Да, конечно, я подпишу ваш пропуск. — Липатов проводил взглядом ссутулившегося Алехина, снял трубку телефона и приказал: «Задержанного Ковальчука сюда». Следователь собирался вести допрос всю ночь.

Когда в комнату доставили брюнета с зачесанными назад волосами, Липатов в лоб огорошил его вопросом:

— Как вы познакомились с Иннокентием Алехиным?

Район Гольяново

Сев в машину, Кен долго молчал. Водитель Степан деликатно подождал несколько минут, но потом осторожно и ласково осведомился:

— Иннокентий Александрович, домой?

— Нет, только не домой. Там слишком пусто, — Кен набрал номер Кристины: — Привет, не спишь?

— Привет, Кеша, еще не сплю. Как ты? — По ее предупредительному тону Кен понял, что она все знает про Алису. Об убийстве телезвезды уже объявили во всех новостных выпусках.

— Плохо, Кристина. Мне очень плохо, — соврал Алехин, которому было просто нервно и грустно. Но он знал, что ничто так не привлекает женщин, как зрелище страдающего мужчины. Его сразу хочется обнять, перевязать раны, приложить лед ко лбу или напоить чаем с вареньем, погладить рубашку и помыть полы. Среди московских плейбоев это называлось «включить у нее синдром медсестры». — Может, поужинаем? — продолжил он разбитым голосом.

— Сейчас без десяти двенадцать. Прости, Кеша, но мне вставать в семь утра, — медсестра не включилась.

— Кристина, я мог бы за тобой заехать.

— Кеша, правда — у меня глаза слипаются, давай завтра после работы. Я с удовольствием с тобой увижусь, — Кристина действительно хотела его видеть. И не только видеть…

Она отключилась. Кен, живший шумной людной жизнью, вдруг ощутил свое одиночество. За сегодняшний день он принял немало соболезнований. На самом деле Алехина они нисколько не утешили, напротив, сильно напрягли. В его кругу умели складно врать, притворно смеяться и выражать восторг по любому поводу, но не знали, как реагировать на трагедию. Мир вечного позитива не допускал даже мысли о страдании.

У самого Кена был прекрасный словарный запас. Правда, всякий раз, когда он сталкивался со смертью, слова как-то примерзали к гортани. Подлинная нутряная боль не вписывалась ни в какие поведенческие и мыслительные клише. Здесь он вступал на обратную сторону Луны — в полную неизвестность — и больше всего опасался обнажить то, что было скрыто за отточенными манерами и вечным англосаксонским «I am fine».

Лучшее, что сейчас можно было сделать, — это заняться работой. Но работой Алехина постепенно становилось расследование. Он вновь перебрал в голове тревожившие его вопросы и решил, что единственный ключ к загадкам последних недель — это Сергей. Друг Филиппа и теперь Максима. Кен набрал телефон Максима и услышал сонно-сердитое:

— Который час?

— Ой, прости. — Кен глянул на часы. Было двенадцать. — Извини, я потерял счет времени.

— Все в порядке, Кен, — собрался Самойлов. — Мои соболезнования. Я хотел было тебе позвонить, но…

— Ничего, я справлюсь. Максим, мне нужно переговорить с твоим другом.

— Каким?

— Если я не ошибаюсь, его зовут Сергей, ну, такой блондин.

— Мы два дня не виделись, и я не уверен, что увидимся еще, — сухо сообщил Максим.

— Поссорились?

— Он слишком много лгал. Но это не имеет отношения к делу. Тебе нужен его телефон?

— Да, если можно.