– Слова ты говоришь красивые, да одних слов недостаточно, – отрезал Генрих. – Я тоже желаю видеть Церковь и государство работающими в гармонии и, давая тебе кафедру в Кентербери, думал, что так и будет. Но я ошибся. – Он залпом выпил вина из кубка, поданного Алиенорой. – Выглядишь ты неважно, архиепископ. Должно быть, твое новообретенное благочестие нелегко тебе дается.
– Вы правы, я нездоров, сир, – согласился Бекет. – Денно и нощно меня гложет совесть, а также наши с вами разногласия. Как архиепископ, я несу ответственность перед своей паствой и перед Богом и должен исполнять свой долг наилучшим образом, невзирая на последствия.
– Если ты притащился только ради того, чтобы сообщить мне это, то можешь отправляться восвояси, – заявил Генрих. – У тебя есть долг и перед своим королем.
– Воистину, сир, – вновь согласился Бекет. – Вот об этом долге я и хотел поговорить.
Алиенора сидела в своих покоях. Долгие летние сумерки перетекали в светлую ночь. Окна были затянуты промасленным холстом, чтобы спастись от комаров и прочих насекомых, однако несколько мотыльков все же сумели пробраться внутрь и теперь кружились вокруг светильников. Юный трубадур из Пуатье напевал заунывный лэ[3]
о безответной любви в цветущую летнюю пору, а сам строил глазки Алиеноре. Ее забавляло это и отчасти отвлекало от мыслей. Юноша был красавцем с белокурыми кудрями и голубыми глазами, она наняла его учить детей музыкальным искусствам. Флиртовать с трубадуром было забавно, но особого интереса он для Алиеноры не представлял; держала она его исключительно ради его благозвучных песнопений и приятной наружности.Мелодичные звуки стекали со струн лютни и капали в синий вечер, заливая все сладкой истомой. Закрыв глаза, Алиенора перенеслась в свой замок в Пуатье. Как же ей хотелось вернуться туда! Это стремление было так же мучительно, как жажда, когда знаешь, что в бочонке не осталось вина. К северу от Бордо почти никто не играет на лютне. Это южный инструмент, ввезенный из далеких краев как драгоценный горный хрусталь.
Последняя нота упала в сгущающуюся темноту, и музыкант взглянул на Алиенору из-под шапки светлых кудрей и ослепительно улыбнулся ей.
– Красиво, – сказала она, имея в виду и юношу, и его музыку, а потом отпустила трубадура с улыбкой и наградой в виде маленького кошеля с серебром.
Ее мечтательный вечер прервало появление Генриха.
Весь день король провел в ожесточенных спорах с Томасом Бекетом; казалось, что они не разойдутся и ночью. Генрих с кривой ухмылкой проводил взглядом молодого трубадура и пробормотал под нос что-то насчет смазливых мальчиков. Расстегнув ремень, он швырнул его на сундук.
– Итак? – обратилась к нему Алиенора. – Я полагаю, ты здесь, чтобы поговорить со мной, а не для того, чтобы разбрасывать одежду и оскорблять моего лютниста.
Генрих насупился.
– Бекет не сдвинулся ни на дюйм, – процедил он с ненавистью. – Он отказывается признать мое право судить провинившихся священнослужителей в моих судах. Он отказывается уступать церковные земли, на которые претендуют мои бароны, хотя в Кларендоне соглашался передать этот вопрос в мои суды. – (Его котта последовала вслед за ремнем.) – Теперь новый канцлер сообщает мне, что обнаружены доказательства того, что Бекет набивал свои карманы деньгами, выделенными на Тулузскую кампанию! Томас недостоин быть архиепископом! Понятно, почему он так стремится бежать из страны.
– Много ли он присвоил?
– Три тысячи марок серебра! – (От рубашки Генриха распространился едкий запах пота.) – За это я заставлю его отвечать перед светским судом!
– За него может вступиться папа римский.
– Ха! Мне плевать, что станет делать папа! Не он король Англии, а я. Бекет призна́ет силу старинных обычаев и ответит за свои деяния в моем суде.
– А если нет?
– Тогда я уничтожу его.
Сказано это было так жестко, что Алиенора не стала продолжать разговор. Генрих не послушался ее совета, когда обдумывал выдвижение Бекета на пост архиепископа, и сейчас ее мнение его не заинтересует. Как он сам только что сказал, со всеми несогласными он поступает просто: либо подчиняет своей воле, либо уничтожает.
Он лег с ней в постель и взял ее резко и стремительно. Генрих не столько занимался любовью, сколько давал выход бешенству и раздражению, а еще пытался подчинить своей воле и ее тоже. В иных случаях Алиенора сопротивлялась: кусалась и царапалась, но на этот раз ничего не делала. Такая пассивность тоже была формой непокорности. В мыслях она унеслась далеко-далеко и думала совсем о другом – о теплом летнем вечере в Аквитании, напоенном ароматом роз. Там он не мог дотянуться до нее.
Глава 25
Аля Алая , Дайанна Кастелл , Джорджетт Хейер , Людмила Викторовна Сладкова , Людмила Сладкова , Марина Андерсон
Любовные романы / Исторические любовные романы / Остросюжетные любовные романы / Современные любовные романы / Эротическая литература / Самиздат, сетевая литература / Романы / Эро литература