Зимняя кость

— Послушайте, мистер, — выслушайте меня. Тут дело такое: Джессап Долли умер. Где-то в сраной могилке закопан, или в навоз перетирается в каком-нибудь свином загоне, или разбился вдребезги, когда его в какую-нибудь яму швырнули в пещере. А может, и под открытым небом оставили, и он где-нибудь в сугробе себе гниет, который никто пока еще не раскопал, но где бы он ни был, мистер, он мертвый.

Сэттерфилд вытряс из пачки сигарету, прикурил, выдохнул. У него была привычка сметать с лица длинные волосы тылом руки. Сказал:

— И ты это откуда знаешь?

— Вы наверняка слыхали, что такое Долли, правда же, мистер?

— Лишь всю свою жизнь, не больше. То есть я всегда слышал, что такое некоторые. Воображаю, почти все тут на сотню миль в округе это знают.

— Ну так я и есть Долли — как есть, так и съесть, а потому и знаю, что папа умер.

Он посмотрел за ручей на бдительных Милтонов, кивнул.

— Те вон ребята, конечно, родня, да? Они ни слова мне не скажут, ни один, хоть мой отец на них обоих тоже поручительства выписывал. По их словам я понял, что не знают они никакого Джессапа Долли, да и таких, кто под это описание подходит, тоже. — Затягиваясь, он смотрел на Ри. — Как-то подозрительно все это с самого начала выглядело. Запашок какой-то не такой. Этот дом ваш и все имущество — они же не покрывали его поручительство, и близко не покрывали, ты это знаешь?

— Мне никто ничего не говорил. Я все потом только узнала.

— Ну, до поручительства ему не хватало, но как-то вечером в контору к нам зашел парень какой-то, в руке — целлофановый пакет, а в нем мятые деньги. Положил на стол — чтобы хватило, говорит. Да и когда я в тюрьму зашел, отец твой, казалось, на все сто не уверен, что ему вообще хочетсяна волю, а обычно они так себя не ведут, но к завтраку его освободили. Такое ощущение, что кому-то не терпелось его побыстрее вытащить.

— Он хорошо фен варил.

— Это я слышал. Может, в этом дело — им надо было срочно партию отправлять, и он понадобился.

Ри спросила:

— А этот мужик с деньгами — у него имя было?

— Должно быть, в других штанах оставил.

— А как выглядел?

Сэттерфилд оглядел двор, окинул взглядом весь дом, посмотрел на лес на горке, сказал:

— Я только кулек с деньгами помню, детка. — Бросил окурок на снег, растер острым начищенным носком городского красивого ботинка. — У вас тут, детка, еще дней тридцать, наверно, есть. Я бы решил.

У Ри в голове зажужжало, точно весь мир стал застегиваться на молнии, а куда бы она ни взглянула, все вдруг накренилось. Ручей перед глазами менял высоту и покачивался вяло над головой, как лопнувшая струна, дома за ним изогнулись костями грудной клетки и связались вместе бантиками, а небо крутнулось стоймя, как голубая тарелка, поставленная сушиться на ребро. Внутри она будто пошатнулась и рухнула — рухнула и как-то просочилась и утекла прочь, уныло утекла туда, докуда и не дотянуться.

Она бросилась на Сэттерфилда, схватила его за мохнатые лацканы дубленки, рванула на себя:

— И все? И все? И я ничеготут уже не сделаю?

Он отцепил ее пальцы, сделал шаг назад.

— Нет. Нет, боюсь, тут уже ничего не сделать. — Пару раз подбросил прядку волос, медленно пошел к мостику, аккуратно ставя ноги между снегом и грязью. На мостике остановился, посмотрел на чистую воду внизу — она бежала на юг, — затем опять повернулся к Ри. — Ничего — разве что сможешь доказать, что он умер. Этого наверняка хватит все поменять. Нельзя ж рассчитывать, чтобы покойник в суд явился.

Ри стояла, покачиваясь душой, пока Сэттерфилд не дошел до машины. Затем повернулась зайти на крыльцо, мысли вихрились, — и увидела Гейл в дверном проеме, руки скрещены на груди. Изнутри звенели голоса — мальчишки возбужденно исследовали богатство, добытое в магазине, с грохотом совали банки в буфет, громко делали заявки на любимую еду. Гейл вся сморщилась сочувственно — так, что веснушки чуть ли не кляксами собрались, — прищурилась. Сказала:

— Я слыхала, что он последнее сказал, Горошинка, и не вздумай только это делать. Я тебя знаю, как ты всегда все, и я тебе говорю: не смей туда опять идти.

За ручьем с места тронулась белая машина — выехала на грязный пустырь между домами, поспешно развернулась к дороге. Из-под колес на крылечки полетела грязь.

Ри скорее рухнула, чем села на верхнюю ступеньку, колени враскоряку, голову книзу, спросила:

— А как еще это можно?

~~~