Зимняя луна (Ад в наследство)

Затем он увидел, что к нему пришел не только этот отвратительный заменитель, но и сам путешественник: две встречи вместо одной. Пришелец обхватил тело, повис на спине, и проник во все впадины, уселся на мертвую женщину как на лошадь и залез ей внутрь. Его собственное тело казалось каким-то мягким и плохо приспособленным для столь сильной гравитации, которую он здесь встретил. В этих условиях он нуждался в подпорке, в некоем транспортном средстве. Сам был черным, черным и гладким, кое-где покрытый красными пятнами. Казалось, состоял только из этого обвившегося и корчащегося придатка, который на мгновение показался таким же жидким и гладким, как змея, но в следующий момент, заостренным и суставчатым, как ноги краба. Но он не был ни мышечным, как кольца змеи, ни панцирным, как краб, а клейким, желеобразным. Эдуардо не разглядел ни головы, ни рта, никаких знакомых черт, которые могли подсказать, где низ, а где верх. У него было всего несколько секунд чтобы осознать то, что он успел заметить, бросая короткие взгляды. Увидев эти блестящие черные щупальца: как они шевелятся в грудной клетке трупа, он понял, что на теле трехлетней давности осталось гораздо меньше плоти, чем ему показалось вначале и что видимость объема перед ним создавал наездник на костях. Его переплетенный придаток выпячивался там, где когда-то были ее сердце и легкие, обвивался, как виноградная лоза вокруг ключиц и лопаток, вокруг плечевой и лучевых костей, вокруг берцовых. Даже заполнял пустой череп и пузырился за ободками пустых глазниц! Это было больше, чем он мог выдержать и больше, чем то, к чему его приготовили книги. Это было больше, чем «чужое»: неприглядность, которую он не мог вынести. Он услышал, как кричит, слышал, но не мог остановиться, не мог поднять ружья, потому что вся его сила ушла в этот крик.

Хотя казалось, что прошла вечность, на самом деле миновало только пять секунд с тех пор, как он распахнул дверь, до того, как сердце сжал смертельный спазм. Несмотря на то, что маячило на пороге кухни, невзирая на мысли и ужасы, которые проносились в его мозгу за этот момент времени, Эдуардо знал, что число секунд было точно такое – пять. Потому что какая-то часть его продолжала считать тиканье часов, – похоронный ритм, – пять тиканий, пять секунд. Затем опаляющая боль взорвалась в нем; мать всех болей, вызванная не силой пришельца, но поднявшаяся изнутри. В сопровождении белого света, яркого, как вспышка ядерного взрыва, а дальше – все стирающая белизна, которая смыла пришельца из его видения и все тревоги мира из его сознания. Покой. Мрак. Тишина…

13

Оттого, что в дополнение к перелому позвоночника у него обнаружилось повреждение нервов, Джеку пришлось пробыть в Реабилитационном Центре Феникса дольше, чем он рассчитывал. Моше Блум, как и обещал, научил его дружить с болью, воспринимая ее как свидетельство выздоровления. К началу июля, через четыре месяца после того, как его ранили, постепенно уменьшающаяся боль так долго уже была его постоянным компаньоном, что стала не только другом, но и сестрой.

Семнадцатого июля, когда его выписали из Феникса, Джек мог снова ходить, хотя все еще нуждался в поддержке не одной, а двух тростей. В действительности он редко использовал обе, иногда вообще ни одной, но всегда боялся без них упасть, особенно на лестнице. Хотя и медленно, он обретал прежнюю устойчивость, однако под случайным воздействием блуждающих нервных импульсов одна из двух ног время от времени начинала подволакиваться, заставляя с усилием сгибать колено. Подобные неприятные сюрпризы делались все реже с каждой неделей. Он надеялся избавиться от одной тросточки к августу, а от второй к сентябрю.

Моше Блум, могучий, как скальная скульптура, но умудрявшийся двигаться легко, как на воздушной подушке, сопровождал Джека к главному выходу, пока Хитер подгоняла машину со стоянки. Терапевт как обычно, был одет во все белое, но его ермолку украшала разноцветная вышивка:

– Слушай, тебе придется следить за собой и делать все эти упражнения ежедневно.

– Обязательно.

– Даже после того, как избавишься от тростей.

– Конечно.

– Обычно рвение у всех ослабевает. Иногда пациент, когда к нему возвращаются все функции и он снова доверяет телу, начинает воображать, что больше над собой работать не надо. Но лечение продолжается даже тогда, когда он об этом не подозревает.

– Я тебя понял.

Придерживая для Джека переднюю дверь, Моше сказал:

– И еще ты должен помнить, что у некоторых частенько возникают серьезные проблемы. Им приходится сюда возвращаться и снова лечиться, чтобы только получить обратно то, что они потеряли во второй раз.

– Это ко мне не относится, – уверил его Джек, выхрамывая со своими тросточками в славный теплый летний день.

– Занимайся лечением, когда оно тебе нужно.

– Хорошо.

– Не пытайся манкировать.

– Не буду.

– Теплые ванны с эпсоновской солью, когда будут боли.

Джек торжественно кивнул.

– И клянусь Господом, каждый день я буду есть куриный суп.

– Я не собираюсь изображать твою няньку, – рассмеялся Моше?

– Разве?

– Правда нет.