Зимняя луна

Она осознала, что может потерять контроль над ситуацией, несмотря на пистолет, что пара пострадавших уже почти оправились, и скоро парни поймут, что стрелять она не собирается, это может случиться быстрее, чем она ожидает. Пришлось лгать, чтобы убедить их в том, что она нечто более страшное, чем просто жена полицейского:

— Слушайте, вы, сопляки, — я могу убить вас всех, вернуться в дом, принести пару ножей и вложить их вам в руки, прежде чем прибудет полиция. Может быть, они потащат меня в суд, а может быть — нет. Но какое жюри присяжных посадит в тюрьму жену героя-полицейского и мать восьмилетнего мальчика?

— Ты этого не сделаешь, — сказал третий, хотя произнес он это после некоторого колебания.  В его голосе чувствовалась неуверенность.

Она продолжала удивляться себе, тому с какой неподдельной яростью и ожесточенностью говорит.

— Не сделаю, да? Мой Джек, его двух партнеров застрелили рядом с ним за один год, он сам лежит в больнице с марта и пролежит там еще недели, а может быть, месяцы. Бог знает, как он будет страдать весь остаток своей жизни, даже если когда-нибудь сможет нормально ходить. Я без работы с октября, почти все деньги истрачены, не могу спать из-за ублюдков вроде вас. Ты думаешь, я не ищу кого-нибудь, чтобы заставить его помучиться в отместку, или считаешь, что не получу большого удовольствия, помучив вас, доставив вам настоящую боль? Не сделаю? А? А? Я не сделаю? сопляк! Вы были здесь раньше? Ну!

Боже! Ее трясло. Она даже не подозревала, что в ней есть подобная чернота. Почувствовала, как комок поднимается к горлу и была вынуждена тяжело бороться, чтобы отправить его обратно вниз.

Судя по всему их виду, она напугала трех хулиганов даже сильнее, чем напугалась сама. Их глаза расширились от ужаса под лунным светом.

— Мы… были здесь… раньше, — задыхаясь, проговорил парень, которого она пнула.

— Как часто?

— Д-дважды.

На дом нападали дважды, один раз в конце марта, другой в середине апреля.

Злобно посмотрев на них, Хитер спросила:

— Откуда вы?

— Отсюда, — ответил парень, которого она не трогала.

— Вы не из соседей, я знаю.

— Из Лос-Анджелеса.

— Это большой город, — настаивала она.

— С Хиллз.

— Беверли-Хиллз?

— Да.

— Все трое?

— Да.

— Не пытайтесь меня надуть.

— Это правда, мы оттуда — почему это не может быть правдой?

Непоколоченный парень положил руки на виски, как будто его вдруг охватили угрызения совести, хотя гораздо больше это походило на внезапный приступ головной боли. Лунный свет блеснул на его наручных часах и преломился на краях блестящего металлического ремешка.

— Что это за часы? — спросила она.

— А?

— Какая фирма?

— Ролекс.

Так она и думала, хотя все равно не смогла сдержать своего изумления:

— Ролекс?

— Я не вру. Подарили на Рождество.

— Боже!

Он начал снимать их.

— Вот, возьми.

— Оставь их, — сказала Хитер презрительно.

— Нет, правда.

— Кто подарил их тебе?

— Предки.Часы золотые. — Парень снял их и протянул ей, предлагая. — Камней нет, но все из золота, часы и браслет.

— Вот как, — сказала она недоверчиво, пятнадцать тысяч баксов, двадцать тысяч?

— Что-то вроде, — сказал один из покалеченных. — Это не самая дорогая модель.

— Можешь взять их, — повторил хозяин часов.

— Сколько тебе лет?

— Семнадцать.

— Ты все еще ходишь в школу?

— Старший класс. Вот, возьми часы.

— Ты все еще ходишь в школу, и получаешь часы за пятнадцать тысяч на Рождество?

— Часы твои.

Нагнувшись к съежившемуся трио, игнорируя боль в правой ноге, она нацелила «Корт» на лицо парня с часами. Все трое снова закаменели от страха.

— Я могу вышибить тебе мозги, ты, избалованный маленький подонок, я точно могу, но я не собираюсь красть твои часы, даже если бы они стоили миллион. Надень их.

Золотые звенья браслета «Ролекс» звенели, пока он нервно загонял его на запястье и нащупывал пряжку.

Хитер хотела знать, почему при всех привилегиях и преимуществах, которые давали им их семьи, эти три парня с Беверли-Хиллз шныряют ночью, портя дом полицейского, которого чуть не убили, когда он пытался сохранить ту самую социальную стабильность, которая позволяет им иметь все необходимое для жизни и даже часы «Ролекс». Откуда их убожество, искаженные ценности, нигилизм? Может быть, все дело в том, что они выросли в то время, когда масс-медиа атаковали всех сначала бесконечными пророчествами о ядерной войне, а потом, после падения Советского Союза, постоянными предупреждениями о быстро надвигающейся экологической катастрофе. Может быть, беспрестанные, профессионально сделанные сообщения о мраке и гибели в ближайшем будущем, убедили их, что у них нет ничего впереди. А у черных ребят еще хуже, потому что им твердят ко всему прочему, что им никогда не подняться, что система против них, что справедливости нет и нет даже смысла ее искать.

Или дело в чем-то другом. Она не знала. Она не была уверена, что ей вообще есть до этого дело. Ничего из того, что она может сказать или сделать, их не исправит и не переубедит.

— Покажите мне ваши бумажники, — сказала Хит резко.