Зимняя песнь

Первая часть повествовала о ярости и бессилии. Главная тема упиралась в стену, и только в самом конце мелодия раскрывалась в полной мере. Вторая часть будет посвящена утрате и недостижимой мечте. Верхний мир. Мое тело. Его тело. И – биение страсти, объединяющее эти две части. Я сделала для себя пометку: пересмотреть аллегро с учетом нового замысла.

Мягче, нежнее. Медленный темп адажио создает атмосферу задумчивости, меланхолии, однако благодушия, как и смирения, здесь звучать не должно. Мелодия должна приводить в беспокойство, увлекать и обольщать. Восходящий пассаж, пауза, разрешение. Модуляция вверх. Та же структура: пассаж, пауза, разрешение. Я вспоминала руки Короля гоблинов, ласкающие мою кожу. Наполненная пауза, затем – железная хватка. Это повторяется снова и снова. Он оставлял следы на мне, я оставляю следы на нотных линейках.

Я уткнулась в ноты – к ним стремилось все мое существо, вибрировавшее музыкой. Я закрыла глаза и представила Короля гоблинов: он стоит у меня за спиной, руки покоятся на моих плечах. Шестнадцать нот в хроматической гамме. Те же руки с расставленными пальцами скользят по моей шее к ключицам, вдоль плеч, к ложбинке между грудями. Нисходящий пассаж, глиссандо, замедляющиеся восьмые.

Я вздохнула. Эхо моего вздоха облетело комнату. Пусть Король гоблинов слушает меня. Пусть услышит, что я его прощаю, что меня терзает отчаяние.

Я играла, писала музыку и ждала – легкого прикосновения к волосам, невесомого, словно шепот, дыхания на затылке. Я ждала, когда его тень упадет на клавиатуру, а его слезы – мне на плечи. Я ждала, и ждала, пока не взошло солнце, а тьма не рассеялась, пока не стало ясно, что Короля гоблинов здесь нет и не было.

* * *

Мой план провалился. Я не сомневалась, нет, была просто уверена, что моей музыки – того, чего Король гоблинов так страстно желал от меня получить, – будет достаточно, чтобы вытащить его из омута вины. Однако проходили минуты, часы и дни, а мой муж не появлялся. С того самого дня, когда Король гоблинов на руках принес меня обратно в Подземный мир, он не удостоил меня ни прикосновением, ни словом, ни взглядом.

Я безумно скучала. Мне не хватало наших бесед у огня, когда он зачитывал вслух отрывки из трактатов Эразма Роттердамского, Кеплера и Коперника, а я, отбросив стеснение, декламировала немногочисленные стихи, которые помнила наизусть. Я скучала по нашей детской игре в «Правду или расплату», по его ловким трюкам и остротам, по нашей совместной работе над сонатой Брачной ночи. Но больше всего я скучала по его улыбке, глазам разного цвета и длинным, изящным пальцам, которые сотворяли и музыку, и магию.

Что ж, решила я, если Король гоблинов не идет ко мне по доброй воле, я сама вытащу его из укрытия. Вторая часть сонаты почти готова, и партии Короля гоблинов в ней нет. Я опустила перо.

– Колютик! – обратилась я к настороженно выжидающему пространству.

Гоблинка материализовалась передо мной.

– Чего нынче желает Королева гоблинов? – ухмыльнулась она.

– Где Эрлькёниг? – осведомилась я.

– В часовне. В последние дни он все время там.

– Отведи меня к нему.

Колютик скептически выгнула бровь, то есть, выгнула бы, будь у нее брови.

– Ты храбрее, чем я думала, смертная, если осмеливаешься прерывать молитву его величества.

– Я верю в бесконечную милость Господа нашего, – пожала плечами я.

– Тебе не Бога своего придется просить о милости.

Так или иначе, Колютик согласилась – после моего приказа – отвести меня в часовню за скрипкой Короля гоблинов. Оставив меня у входа, она исчезла в ту же секунду, как получила разрешение удалиться.

В часовне было пусто. Я страшно разозлилась на камеристку и ругала себя последними словами за то, что поддалась на гоблинские уловки. Мне следовало обращаться не к ней, а к Веточке. Я уже собралась уходить, как вдруг заметила перед алтарем скрипку. Это была скрипка Короля гоблинов.

Я двинулась вперед, чтобы взять ее, забрать с собой его голос и его вину. Сверху через витражные стекла в часовню проникал неземной свет. Тут не было ни скамеек, ни сидений, да и, если уж на то пошло, не было и священника с паствой. Над алтарем висело простое деревянное распятие, под которым стоял маленький столик, а на нем – подставка, на которой покоилась скрипка. Едва я коснулась теплой, старинной древесины инструмента, как по часовне эхом разнесся вздох. От неожиданности я чуть не выронила скрипку. Обернулась. По-прежнему никого.

– Не знаю, слышишь ли ты меня, Господи, но я снова здесь, снова пришел к Тебе, дабы на коленях молить о прощении. Прости и наставь меня на путь истинный. Подземный мир далек от Тебя и света Твоего, и все же я прошу, снизойди ко мне, не оставь меня своей милостью.

Голос доносился из ниши – одной из тех, что располагались по обе стороны от центрального прохода. В такой нише можно было поставить свечу и молиться в уединении. Голос звучал с левой стороны. Ступая на цыпочках, я осторожно приблизилась.