Зимняя песнь

– Ваша светлость, погодите! – Веточка попыталась остановить меня, но я торопливо выскользнула из спальни. – Вам нужно лежать!

В ногах и руках по-прежнему ощущалась слабость, я дрожала, как будто после тяжелой болезни, но это было неважно. Музыка бурлила и клокотала внутри, забивала поры, лезла в глаза, зудела в кончиках пальцев, и я должна была выплеснуть ее наружу, только чтобы не взорваться.

В кабинете я увидела, что Веточка и Колютик вытащили ноты сонаты Брачной ночи из моего кармана и переложили обратно на клавир, однако сочинять сегодня я не собиралась. В моей душе царил хаос, скорее, какофония звуков, нежели музыка. Я села на банкетку и с силой ударила по клавишам. Я гремела и грохотала, изливая свое облегчение, гнев, восторг и радость. Я импровизировала, рубила, рвала и метала, стонала и выла. Я отдавалась шквалу эмоций, раздиравших мою грудь, пока буря не улеглась.

В тишине, что за ней последовала, мне ответила скрипка.

Прости меня, Элизабет.

Я поняла эту просьбу о прощении столь же ясно, как если бы Король гоблинов произнес ее, стоя передо мной. Музыка всегда служила нам общим языком, языком любви, улыбок или сетований. Я слушала, слушала и слушала, а потом положила руки на клавиши и сыграла прощение.

Благодарю тебя. Ты прощен. Благодарю тебя. Ты прощен.

Однако скрипка не внимала отпущению грехов и настойчиво возвращалась к теме вины и стыда. Я пыталась влиться в мелодию аккомпанементом, но Король гоблинов постоянно менял темп, тональность и размер, выпевая сотню разнообразных вариаций раскаяния.

Я монстр. Я монстр. Я монстр.

Ламентация продолжалась без конца, и мне не удавалось вставить в нее ни одной нотки.

– Приведи его, – приказала я Колютику, которая с рассеянным видом рвала на части какие-то грязные бумаги. – Приведи ко мне Эрлькёнига.

Скорчив недовольную гримасу, гоблинка повиновалась, но возвратилась одна.

– Где он?

Впервые за все время я увидела на лице Колютика нечто похожее на растерянность.

– Его величество не придет, – буркнула она себе под нос.

Я помнила, что Король гоблинов, в отличие от своих подданных, не подчиняется моей воле, и все же отправила за ним Веточку, надеясь, что более покладистая из моих камеристок сумеет его уговорить. Однако и она вернулась ни с чем.

– Что, Эрлькёнигу так стыдно смотреть мне в глаза? – спросила я. – Я бы предпочла, чтобы он попросил прощения лично, а не посредством музыки.

– Он в часовне, ваша светлость, – сообщила Веточка.

– Мы не смеем беспокоить его во время молитвы, – прибавила Колютик.

Я в изумлении уставилась на камеристок.

– Что? Разве вашему племени не плевать на Бога?

– Не плевать. – Колютик скрестила руки на груди.

– Мы не можем ступить в священное место, – подхватила Веточка. – Из почтения, которого вы, смертные, в отношении нас никогда не проявляли. Нами правит Древний закон, но при этом мы уважаем веру его величества, ибо кто мы такие, чтобы подвергать сомнению тайное и неизведанное?

Я удивилась. Во всех историях, что рассказывала нам Констанца, гоблины были подлыми, бесчестными созданиями, склонными к воровству и обману. Но кто я такая, чтобы подвергать сомнению Древний закон?

– Хорошо, – сказала я, – тогда я отберу у него голос. Принесите мне его скрипку.

Гоблинки переглянулись. Бессмысленный приказ. Я раздраженно застонала.

– Ладно, убирайтесь. Я сама придумаю, как его вызвать.

Веточка и Колютик снова обменялись взглядами и растаяли в воздухе.

Я ждала. Ждала, пока Король гоблинов закончит играть, когда поток вины иссякнет. Когда скрипка умолкнет, чтобы сыграть в ответ.

Я аккуратно сложила листки и принялась работать над второй частью сонаты Брачной ночи – адажио.

Ты – монстр, которого я призываю, mein Herr.

Через огромные зеркала, тянувшиеся вдоль стен кабинета, я смотрела на ленту реки, пересекающей Зальцбург, и черпала вдохновение в эмоциях. Мне слышалось нежное скрипичное пиццикато, каждый звук – льдинка, что растекалась каплями весны и лета. Сквозь звон капели пробивалось журчание говорливого ручейка. Здесь должна быть серия арпеджио. Все это я записывала на бумаге. Тональность еще не вырисовалась окончательно, однако я прикинула, что, скорее всего, остановлюсь на до миноре.

Я так и этак меняла арпеджио – без определенной цели, просто чтобы поиграть со звуком, и вдруг услышала что-то странное. Прислушалась – ничего. Продолжила трудиться над арпеджио, удлинила последовательность. Уже лучше: похоже на хроматическую шкалу. В нотах нарастало внутреннее напряжение, и мне это нравилось. Я узнала ее – распирающую силу плотского влечения. Я не оставила Королю гоблинов пространства для ответа.